Право на любовь

Он понимающе закивал, а мне стало легче. Я должен был ему сказать и заодно вслух сам себе. Теперь все правильно. Так, как и должно быть.

Мы тепло распрощались, я спустился вниз, сел в машину, предвкушая встречу со своей девочкой. Так захотелось позволить себе чуточку больше, чем легкий утренний поцелуй. Теперь ведь можно? Отец дал добро.

Улыбаясь, выехал со двора. Тело тут же отреагировало на мои мысли коловым

стояком. Он стал привычным в последнее время, лишь поправил его рукой, чтобы

было удобнее сидеть, и уставился на дорогу, чтобы раньше времени не кончить от одного предвкушения близости с ней. Мне кажется, я уже и так могу, настолько голоден!

Выехав из города на закате, ответил на настойчивый звонок.

– Сереженька, – дрожащим голосом произнесла знакомая женщина. – Матрена Тимофеевна умерла, – разрыдалась она.

– Черт, – выдохнул, сжав зубы. У самого моментально к горлу подполз очередной мерзкий ком. – Скоро буду.

Развернувшись на трассе, помчал обратно к дому замечательной женщины, поддерживающей меня как родная мать все последние годы.

Глава 31. Сергей

Бегом на последний этаж, уперся взглядом в знакомую дверь, не в силах переступить ее порог. По внутренностям расползается знакомая тупая боль. Уперся кулаками в стену подъезда, опустил голову, пряча текущие по щекам слезы.

– Она умерла в покое, – послышался голос сзади. – Отправилась к сыну, – говорит звонившая мне ранее соседка. – Давай порадуемся за нее, Сереж. Она тосковала по нему, ты ведь знаешь.

– Матрена Тимофеевна стала мне матерью, – хриплю, вытирая следы слабости.

– Знаю, – гладит меня по руке женщина. – Идем, – берет за руку, заводит в пустую квартиру.

В ней пахнет расплавленным воском догоревшей свечи, стоящей у фотографии с черной лентой. Здесь их теперь две: улыбчивого Гришки Соболева и его матери, научившей меня жить заново.

– Она завещание оставила, – говорит соседка. – Вот, – протянула мне листочек с номером телефона. – Это нотариус. Обязательно ему позвони.

– Спасибо, – скомкав, засовываю его в карман брюк.

Мы всю ночь не спали. Разговаривали, вспоминали, даже тепло смеялись. Она была светлой женщиной, провожать ее надо с улыбкой, такой же, какую Матрена Тимофеевна Соболева дарила всем вокруг.

Так и вышло. Немногочисленные люди, пришедшие попрощаться с ней на следующий день, клали цветы на могилку с добром. На поминках вновь вспоминали сколько хорошего за свою жизнь она успела сделать, как любила сына, как давала пинки мне, чтобы я мог жить дальше. Буря в душе успокоилась, ее сменило странное спокойствие и чувство уверенности в том, что все будет хорошо. Матрена Тимофеевна прожила долгую, счастливую жизнь, умела бороться с трудностями, и я буду полным дураком, если не смогу справиться со своими демонами. Маленькая, но сильная женщина смогла, значит у меня точно все получится.

На этих мыслях меня будто током шарахнуло в самую чувствительную точку. У меня Настя там одна, я даже не позвонил! Жрать дома нечего, телефона у нее нет.

– Бля… – выдохнул вместе с дымом, растирая лицо руками с зажатой в пальцах сигаретой.

– Езжай, – говорит мне соседка Матрены Тимофеевны. – Только не забудь позвонить по номеру, что я тебе дала.

– Помню. Спасибо, – быстро попрощался с присутствующими, еще раз посмотрел на фотографию сослуживца и его матери, мысленно попрощался и с ними.

По городу, едва не нарушая правила, лечу, барабаня пальцами по рулю. Быстрее бы на трассу. Там выжму все, и к ней, моей маленькой девочке.

Спас и бросил. Идиот! Малышка там с ума, наверное, сходит. Еще Джеку приказал стеречь. Этот не выпустит.

– Ар-р-р! – бессильно рычу, застревая на очередном светофоре.

И вот, наконец, поворот на прямую дорогу до дома. Газ на всю, все мысли только о ней. Надо привыкать, что я теперь не один, и Настю, в отличии от Джека, сосед точно кормить не станет.

К ночи долетел до дома, бросив машину у ворот, забежал внутрь, распахивая дверь. Настена сидит на диване в гостиной, смотрит телевизор и жует пирожок. Она оглянулась на меня, оценивающе посмотрела и отвернулась обратно, делая равнодушный вид.

– Малыш, – прохожу прямо в обуви в комнату, присаживаюсь перед ней, беру за руки.

Смотрит поверх головы, старается не шмыгать носом.

– Прости, – опускаю голову ей на колени. – Насть, у боевого товарища умерла мать. Я был на похоронах, – говорю все, как есть.

Моя девочка откладывает недоеденный кусок ароматно пахнущей выпечки, обнимает меня за голову, капая слезами на спину.

– Я уже столько всего напридумывала, – всхлипывает девушка.

– От автокатастрофы до женщины, у которой ты остался ночевать.

– Дуреха, – смеюсь, поднимаюсь на ноги, сажусь на диван, ее сажаю к себе на колени. – Моя единственная женщина – это работа.

– А я? – недовольно смотрит.

– Ты пока еще не женщина, – целую ее в нос.

– Исправишь это недоразумение? – хлопает влажными, слипшимися ресничками.

– Откуда еда? – перевожу тему, поглаживая ее по спине.

– Работу нашла.

У меня неприлично упала челюсть.

– Завтра первый день.

– Где? – продолжаю недоумевать. – Когда ты успела?