Право на меч

«Красавица», – улыбнулся я, подползая к дубу.

Кто-то из снабжения Восходов ставил ведро с водой у двух скакунов напротив. И сквернословил.

Мои пальцы быстро вытащили нож, так же быстро подрезали веревку у дерева.

– Далеко собрался? – жизнерадостно спросил кто-то за моей спиной.

Я медленно повернулся, спрятав кинжал в рукаве. В десяти шагах стоял, прислонившись к осине боком, солдат Восходов. На его поясе болталось сразу два ножа и удивительно большая фляга. Кроме ножей, у солдата не было ничего, будто он и не бился в лесу. Может, стрелок? На его лице застыла дружелюбная улыбка. Он не отпускал бороду, как обычно делают в походе. Шансы на милосердие? Велики, поскольку я все еще жив. А еще, похоже, он меня совершенно не знает.

«Заметил у поля? Проследил до самой стоянки?»

– Я сдаюсь, сир, – залепетал я, поднимая руки. Отпустил кобылу – веревка упала к ногам. Пусть подойдет ближе, пусть сделает еще несколько шагов…

Солдат пошел навстречу, а затем, будто опомнившись, свистнул в пальцы.

– Ах! – Сначала послышался удивленный возглас, потом треск ведра и шум разлитой воды. – Тьфу ты!

– Подсоби-ка, тут у нас враг приполз. – От меня не отводили взгляда.

– Где? – поднялся на носки конюх. – Милосердная Матерь и ее солнце! И правда…

– Веревку возьми, – подсказал солдат, потянувшись к фляге на поясе. И отдернул руку, будто обжегся. – Только поторопись.

Я сидел, собираясь с силами. Поднял руки так, чтобы никто не заметил ножа в рукаве.

– Нашел! Бегу, – зачем-то объяснял каждое свое действие конюх. Еще и споткнулся дважды. Не заметил ведро, которое сам же и уронил…

Мальчишка-конюх бесполезен. Первым я зарежу солдата.

– Крепко держи, я свяжу, – сказал он, и запахло сливянкой.

Пьян. Вот это удача!

– Да-да, сейчас, только вот…

Я резко ударил конюха под колено и чуть поднялся на здоровой ноге для упора. Выбросил руку вперед, обхватил рукоять кинжала, а левой уже потянул солдата к себе. Тот пошатнулся, распахнул глаза и толкнул меня ладонью в лицо, отвернув голову.

Но я и так помнил, где его горло. Хрясь! Острие пронзило плоть, царапнув кости.

– Арх!

Неправильный звук. Кровь полилась в рукав. Я повернул голову, потерял равновесие, и солдат упал на меня сверху, придавив.

Он зарычал. Зарычал и я, но от разочарования: острие вошло в ладонь, едва задев шею, не дойдя до вены. Чуть-чуть не хватило! Вот дерьмо! Я потянул рукоять на себя, но пальцы солдата сжались у гарды. Его дружелюбные глаза распахнулись, улыбка превратилась в яростный оскал. Он рычал и смотрел мне в лицо, будто вцепится зубами в горло…

А потом что-то с силой ударило по виску, и я обмяк.

– Вы в порядке?..

Темнота, вспышки света. Расплывчатый силуэт солдата с кинжалом в ладони.

– Ах ты!..

Конюх злился больше всех. Хрясь! Пришла боль в ребрах, в животе, в груди. Я смотрел, как опускается чужой сапог. И поднимается вновь.

– Кха! – Я схватил ртом воздух, даже не пытаясь разогнуться.

Еще удар. Есть два типа людей… И первый уже перевернул меня ногой со спины на живот, а затем наступил на голову, вдавив в землю. Я уперся щекой, чтобы хоть немного видеть врагов. Мой кинжал уже оказался заткнут за чужой пояс.

– Хоро-ош, – протянул солдат, судя по голосу, все так же скалясь, будто я развеселил его, потешил…

Стопа переместилась с затылка на щеку. Дышать, когда чужая нога давит на лицо, погрузив ноздри в мягкую грязь, получалось только ртом.

На руках торопливо собрали узел. Нога заледенела, начала отниматься. Я не сопротивлялся.

– Затянул? Крепко?

– Д-да…

А потом земля отдалилась, меня повернули лицом к небу. Солдат уселся на мне, схватил за воротник и притянул выше. Из чужой ладони сочилась теплая кровь.

– Знаешь, – заговорил он, и от дыхания страшно разило выпивкой, – в Эритании я любил потрепаться с такими, как ты. – Его большие глаза прищурились, сделавшись узко-длинными, как у дремавшей змеи. – Мы говорили очень и очень долго. Пока в них не заканчивалась жизнь, да? Сечешь?

Я стиснул зубы и на всякий случай покивал. Солдат оглянулся на конюха – мальчишку трясло от одного вида крови! – а затем с явной неохотой слез с меня. Поглядел на пробитую ладонь и даже не поморщился от боли. А потом схватил меня за волосы уже здоровой рукой и вытянул на ноги. В два шага оказался за спиной и прорычал почти на ухо:

– Тебе свезло, что я уже давно не скучаю по тем временам. – Он больно ударил по спине, явно оставив кровавый отпечаток. – Двигай.

– Но моя нога…

– Тогда ползи.

Когда я повернул голову, солдат снова дружелюбно улыбался. И наконец-то стал перевязывать руку.

«Ни одна битва не проиграна, пока ты жив», – говорил Пит. Интересно, жив ли он сам, когда дело так плохо? Среди пленных, которых проводили мимо, я не увидел хорошо знакомых лиц.

По дороге меня били проходящие солдаты. Не сильно, не насмерть, не чтобы покалечить. Забавы ради или из мести. Восходы даже этого не умели как следует.

Бьют, чтобы не встал. Бьют, чтобы показать силу. Эту вероломную шлюху явно мало били! Надеюсь, моим ребятам хватило ума раскроить ей череп, когда на нас напали из засады.