Право на месть

Я ни за что не смогу все это съесть. Мой желудок сложился в крохотный квадратик, и если меня не мучают жуткие схватки, как на прошлой неделе, то досаждает беспокойство совершенно другого рода. И выгляжу я, наверно, по-идиотски. Когда я тихо-спокойно рассказала Мэрилин о приглашении в ресторан, вид у нее сделался такой ошарашенный, что я подумала – у нее открылось какое-то кровотечение, но тут она вернулась к жизни и сказала, что нам нужно уйти пораньше и купить мне что-нибудь новое из одежды.

Хорошо хоть она не перебрала с покупками, думаю я, выходя из такси, на дрожащих ногах иду к дверям ресторана. Черное платье немного в обтяжку, на мой вкус, но гораздо лучше, чем то короткое, которое вначале выбрала Мэрилин, черные лакированные туфли – я на них не очень полагаюсь, вдруг подведут. Еще подруга заставила меня купить новый комплект нижнего белья.

«Не для него, – пояснила она. – Для тебя. Это словно маскировку надеть».

Это выбило меня из колеи. Прятаться. Все время прятаться. Застежка бюстгальтера врезается мне в спину, но я все равно надела его. Может, Мэрилин и права. Я чувствую себя чуть увереннее, когда на моей коже кружевное белье. Будто это не я, а кто-то другой.

«Это лучшее время, – проговорила задумчиво Мэрилин, взяв меня под руку, будто мы тинейджеры. – Флирт. Обещание будущего. Безупречность до того часа, когда вы узнаете друг друга по-настоящему».

Не понимаю, как это может быть лучшим временем. Я слишком занята – пытаюсь подавить в себе паническую атаку, страх, волнение, возбуждение, которые одолевают меня при мысли о том, что я позволю кому-то узнать меня. И думаю: может быть, еще не поздно поменять решение и отказаться от встречи?

Но вот я здесь, и я вижу, как он встает с того места, где ждет меня у изящной барной стойки, и я чувствую: да, свидания и должны проходить в такой обстановке. Мои руки дрожат. Странное ощущение. Я неловкая. Уродливая. Меня видно насквозь. Но он, кажется, ничего не замечает.

– Я волновался, что вы передумаете.

Саймон наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, и я чувствую смесь цитрусового запаха и тепла, которая оказывает на меня оглупляющее действие. Я бормочу «привет», но успокоению моих нервов это никак не способствует.

– Вы прекрасны! – говорит он, делая шаг назад. И я готова сквозь землю провалиться. Я ничуть не прекрасна. У меня целлюлит и цвет кожи стареющей женщины, как после подтяжки. Моим волосам не помешало бы мелирование. И все такое. Его слова заставляют меня вспомнить, как посмотрела на меня Ава, когда я выходила. Она назвала меня хорошенькой и была настолько потрясена, что видно было – дочь не лукавила. Мне стало тепло, и радостно, и грустно – все смешалось в одно. «Хорошенькая» – это только следствие везения или усилий, но в то же время словечко это может оказывать и другое действие. На самом деле никто не должен доверять «хорошенькому». Принимать его за чистую монету.

Саймон без галстука, на нем приталенная рубашка, верхняя пуговица расстегнута, костюм модный и дорогой – может, от Пола Смита. Да я просто уверена, что это Пол Смит[7]. Это тебе не одежда для офиса. Ава подивилась бы мне. Она думает, что одежда меня не интересует. Она ошибается. В ее возрасте и младше я была одержима одеждой, разглядывала фотографии во всех журналах, которые ко мне попадали, пока с моих излюбленных страниц не сходил глянец и цвет. И какое-то время перед ее рождением я ходила в большие дизайнерские магазины, просто чтобы потрогать разные ткани, вдохнуть чудо моды. Даже если бы я могла себе позволить, я бы ничего из этого не купила. Эта одежда была не для таких, как я.

Официант ведет нас к столику, и Саймон заказывает хлеб, оливки и немного газированной воды. Я сижу, радуясь тому, что можно не беспокоиться за дрожащие ноги и что свет приглушенный.

– Как у Авы прошли последние экзамены? – спрашивает он, когда официант дает мне объемистое меню. Все слова мерцают на поверхности жесткой бумаги, словно могут в любую минуту соскользнуть с нее.

– О, кажется, хорошо. – Я делаю маленький глоток воды. Горло у меня словно выстлано наждаком. – Ей шестнадцать. Добиться от нее чего-нибудь толком не получается. Но она не хлопает дверьми и кажется вполне счастливой.

– Собирается отпраздновать?

Я киваю.

– А завтра еще и Речной фестиваль, так что я ее почти не буду видеть. У дочки хорошие друзья. Я за нее не очень беспокоюсь. – Лгать легко. Я все время волнуюсь за нее. Я только и делаю, что волнуюсь. – Трудно понять, сколько свободы можно ей дать, – продолжаю я. – Они в шестнадцать уже такие взрослые и в то же время совсем дети.

Саймон смотрит в свое меню, и я понимаю, насколько ему все это, наверно, скучно.

– Извините, я забыла, что у вас нет детей.

– Нет. Но я с удовольствием слушаю про вашу.

– Почему? – Я пытаюсь не допустить в мой голос настороженную интонацию.

– Потому что вы мне нравитесь, Лиза, – улыбается он. – Я хочу знать о вас больше, но вы сопротивляетесь.

– Знать-то обо мне особо нечего. Я живу скучной жизнью.