Я так ему благодарна – глаза опять на мокром месте, а нос полон соплей.
– Мне больше некуда пойти.
Ужас этой мысли подстегивает мою жалость к себе более всего остального в этой жуткой ситуации. Этот ужас привел меня к пониманию того, насколько мы с Лизой были зависимы друг от друга. Всех остальных своих друзей я делю с Ричардом. Пенни неловко со мной, и я не могу себе представить, что изливаю сердце Стейси или Джулии. Без Лизы я совершенно одинока.
– Пожалуйста, не говорите Пенни, – прошу я. – Я знаю: с моей стороны было безумием звонить вам вот так. Но я подумала: может, вы мне предоставите номер, а я потом расплачусь с вами, и я еще кое-что улажу… – Я заговариваюсь, повторяюсь. Все это я уже сказала ему по телефону.
– Я никому не скажу. Об этом можете не беспокоиться. – Саймон смотрит на часы. – Но прошу прощения. Я должен идти. Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду и пижаму. И болеутоляющее. Какой у вас размер?
– Двенадцатый. Спасибо.
И только когда он почти на пороге, я ему говорю о том, что Ава пропала. Он замирает, несколько секунд молчит, потом лаконично замечает:
– Надеюсь, она появится.
Его спина напрягается, и я чувствую холодное дуновение, когда он тихо закрывает за собой дверь. Я смотрю на ее деревянную поверхность. С моей стороны было глупо упоминать что-то, связанное с Лизой. Я объект благодеяния – боже, как я это ненавижу! – и он, как и я, не хочет, чтобы ему напоминали о ней.
Хотя простыни выстирали и поменяли, весь дом провонял мочой, матрас все еще влажный.
Если ты когда-то мочилась в постель, это навсегда.
Сменой имени от этого не излечишься. Надолго. Нужно было накрыть матрас полиэтиленовой простыней. Шарлотте они бы дали полиэтиленовую простыню. Но никого запах не волнует, как не волнует и то, что я описалась, как ребенок. Это мелочь в той суете активности, которая царит в доме. Шум. Столько шума – мне приходится напрягаться, чтобы слышать телевизор.
Ава исчезла. Одна эта мысль для меня как нож острый, и я прикусываю себе щеку, чтобы окончательно не расклеиться. Уже двадцать четыре часа прошло, хотя для меня это один описанный матрас и целая жизнь. Потеря Авы накрыла меня с головой. Они беспокоятся, как бы я не утонула в этом окончательно. Я была близка к этому, тут я не сомневаюсь, но теперь я вдруг увидела лучик надежды, соломинку, за которую можно ухватиться. Я так долго смотрела на экран телевизора, что глаза у меня начало жечь. Они хотят его выключить, чтобы поговорить со мной, но я им не позволяю. Боюсь пропустить что-нибудь в следующих новостях. Я должна смотреть их снова и снова, чтобы разобраться. Добавить к пазлу еще один фрагмент. Я как в лихорадке.
– Лиза, нам нужно…
– Ш-ш-ш! – шиплю я – сердито, резко. – Когда кончится.
Короткий репортаж повторяется. Мать мальчика, которого спасла Ава, заявляет, что ее сын, Бен, говорит, будто его столкнули в воду.
Столкнули. Столкнули.
– Мы знаем, Лиза, ты тут ни при чем. – Голос Элисон звучит раздраженно. Они думают, я рассыпаюсь, безумие, дремавшее во мне, пробирается наружу. – Мы знаем, когда Бен упал в воду, ты была с Мэрилин Хасси и ее мужем.
Мэрилин. Да, кстати о Мэрилин.
– Мне нужно радио, – говорю я. В моей голове слишком много электричества. Я слишком быстро пытаюсь строить умозаключения.
«Уедем со мной, детка». Мальчик говорит, что его столкнули. Кролик Питер.
– Нам нужно поговорить с вами. – Более резкий голос. Гнусавый. Женщина-ослица. Ослиный рев из неуклюжего тела. Но не мне обсуждать чью-либо внешность. Сальные волосы и рыхлые ляжки, тестообразные, они мелькают, когда распахивается мой халат.
– Об Аве.
Ее слова вонзаются в мой перегретый мозг, хотя, я думаю, что бы они мне ни сказали, я знаю побольше них.
– Ни у кого из друзей ее нет, – продолжает женщина-полицейский, – и они клянутся, что она им не звонила.
Грохот и проклятия доносятся из соседней комнаты. Мне не нравится, что они грязными руками лезут в вещи моего ребенка. Они не должны забывать, что это дом жертвы, а не преступника. Наверное, когда речь заходит обо мне, запутаться легко. Никто никогда не видит во мне жертву.
– Мы просмотрели ее телефон и айпад.
Я не свожу глаз с молчащего приемника. Я хочу, чтобы он работал вместе с телевизором.
– Лиза, вы слушаете?
Женщина-полицейский говорит медленно и громко, словно со слабоумной. Пытается пробить словами мой толстый череп.
– Она общалась с каким-то мужчиной. Через фейсбучный мессенджер. Много общалась. Они договорились встретиться той ночью, когда она исчезла.
Ее слова, слова, за которые я должна бы зацепиться, проплывают мимо меня. Мое тело здесь, но мой мозг просеивает прошлое. Мы заключили договор.
«Вот те крест! Чтоб мне умереть, если обману».
Нарушение таких обещаний – акт возмездия. Я должна была знать. Я знала. Всегда знала. Вот она – причина страха, который так долго пожирал меня.
Элисон наклоняется, она видит, как сильно я раздражаю ослицу.