Право на месть

Мать всю ночь провела в доме Джин. Девичник, а после, сегодня, – поход по магазинам за покупками к ее дню рождения, об этом Джин сказала Тони, когда приходила вчера, – своим тоном, «не допускающим возражений». Только Джин и умеет так говорить с Тони. Когда он начал сетовать, она сказала, что за Даниелем может приглядеть Шарлотта. «Девочке не повредит, если на ней будет лежать какая-то ответственность, она совсем от рук отбилась, это любому дураку видно». И хотя мать немного возражала, на том и порешили, упаковали сумку и ушли. С Джин не поспоришь.

Будь мать здесь, такого с Тони не случилось бы. Может, мать Шарлотты и сука, но этого она не стерпела бы. Не ради дочери – ради себя. В голове у Шарлотты туман, и если бы не ее синяки и боль, она бы думала, что ей это приснилось в кошмарном сне.

Было поздно. Темно. Она спала. Посадила Даниеля смотреть какие-то сраные мультики, дала ему тост с бобами и ушла в свою комнату, выпила немного дешевой водки, которую прятала у себя под кроватью – покупала на деньги, которые дала ей Кейти. Кейти беспокоилась о ней. Кейти хотела помочь, чтобы ей стало лучше. Кейти согревала ее сильнее, чем смог бы алкоголь, но Кейти не все время была рядом, а Шарлотте требовался алкоголь, чтобы прожить день.

В бутылке осталось совсем немного. То, что раньше было изредка, теперь вошло в привычку, но она и об этом не хочет думать. В любом случае, когда они с Кейти убегут, все будет по-другому. Тогда ей не нужно будет пить, у них будет шампанское в бокалах, как для детской шипучки, и тогда они будут пить для удовольствия, а не чтобы заглушить то, что грозит вырваться наружу. «Лучше наружу, чем внутри, дорогая». Когда они будут вдвоем с Кейти, и выходить наружу будет нечему. Все будет идеально.

Не будет таких ночей, как прошлая. Шарлотта не хочет думать об этом, но не может не думать. Ей нужно выйти из спальни, но она боится. Ей нужна Кейти. Она закрывает глаза от боли в голове, и сразу же оказывается во тьме прошедшей ночи. В том, что случилось. И тогда, несмотря на все ее старания, все повторяется вновь в ее голове.

На мгновение, когда он открыл дверь, Шарлотта увидела лишь очертания на фоне света в коридоре. Она помнит неожиданную ясность мысли: «Это что за говно, Даниель, что тебе еще нужно?» Но тут ее мозг проснулся, и она поняла, что фигура слишком велика для ее маленького брата. Даниель спал себе в безопасности своей кроватки. Даниель всегда в безопасности.

Дверь закрылась, и она осталась в темноте с жутким, мычащим, рычащим чудовищем. Пот. Вонь. Сокрушительный вес. Руки, столько рук! Его бормотания, его учащенное дыхание. Стыдная боль. Дыхание на ее лице. Это было как в обжорке, только хуже, гораздо хуже, потому что здесь был ее дом, а чудовище в темноте – Тони, и он делал это, а они в обжорке этого никогда не делали, даже если и хотели, а это было гораздо хуже, чем она себе представляла, и если он делал это, то кто помешает им делать это там?

Все закончилось быстро, потом он ушел, а Шарлотта осталась, измученная, дрожащая, одна в темноте. Ночью она описалась. На этот раз не во сне. Она не могла пошевелиться. Она и сейчас не может пошевелиться. Но должна. Кейти ждет. Она принимает половинку одной из материнских таблеток и с трудом поднимается. Ее мокрая пижама на полу, низ порван. Она не смотрит на пижаму, натягивает какие-то трусики, потом джинсы и джемпер. На свое тело она тоже не смотрит. Ей хочется отскрестись, чтобы ничего не осталось, но не здесь, пока он в доме.

Одевшись, Шарлотта достает бутылку из-под кровати, делает два больших, долгих глотка, чтобы водка выжгла ее дочиста изнутри. Отодвигает стул, тихо открывает дверь. Страх пронизывает ее, а она ненавидит бояться. Она пытается обратить боязнь в злость и знает: злость придет, но сначала нужно выйти из дома, убежать подальше. Трудно быть злой, когда ты чувствуешь себя такой маленькой.

Шарлотта слышит звук включенного телевизора, какая-то программа про лошадиные скачки. Ноги ее дрожат, когда она спускается по лестнице – медленно, осторожно, тихо говоря себе: «И где же мама? Если бы мама была здесь, этого бы не случилось, хотя она и называет меня маленькой сукой и геморроем. Она должна была быть здесь». Она морщится с каждым скрипом половых досок – Тони может услышать и окликнуть ее, а то и чего похуже.

Сердце у нее в пятках, она заглядывает в гостиную. На полу банки из-под пива. Коробка еды навынос. Ноги в брюках, вытянувшиеся на диване. Храп. Волна облегчения накатывает на нее, прилив получше, чем от приема любой таблетки. Спит. Он уснул.

– Шаррот?

Она у входной двери, когда тоненький голос останавливает ее; Шарлотта поворачивается, видит в дверях гостиной Даниеля с Кроликом Питером.

– Ты куда, Шаррот? – снова спрашивает он. Голос у него тихий, но не очень.

– Ухожу. – Шепот. Раздраженный. Она хочет уйти.

– А я?

– Нет.

Его пухлое личико кривится, она видит слезы, собирающиеся в его больших глазах, и понимает, что он в любую минуту может разреветься, и тогда Тони проснется, и кто знает, что может произойти.