Право на одиночество

— Я знаю, что ты влюбилась, Наташа. Поэтому решила рассказать тебе нашу историю. Пожалуйста, помни об этом. Никакое чувство не даётся просто так. Значит, оно тебе нужно, даже если потом это пройдёт. Поверь мне, доченька.

Я усмехнулась. Тогда я многого не понимала…

Мама встала с кровати, поцеловала меня в щёку и направилась к двери. Уже стоя на пороге, она вдруг обернулась и сказала:

— Любовь способна вылечить любую рану, цветочек мой. И если в твоей жизни когда-нибудь случится что-то такое, от чего ты долго не сможешь оправиться, тебе поможет только любовь.

Я лежала в темноте, вспоминая тот вечер, и прислушивалась к биению собственного сердца. Почти не слышно… Может, его у меня вовсе нет?

Мама. Я бы отдала всё, что угодно, лишь бы увидеть её, обнять и попросить прощения. Сказать, как сильно я любила их с папой и как я жалею… Жалею о том своём поведении…

С тех пор всё потеряло ценность. Особенно — моя жизнь.

Только после смерти родителей я поняла, зачем мне было нужно то чувство, которое я испытывала к Антону. Во-первых, именно он помог мне выбраться из того болота, в котором я тонула три года назад. А во-вторых… видимо, то была моя первая и последняя любовь.

Впрочем, оно и к лучшему. Слишком это больно — терять близких. Особенно если при этом ты осознаёшь, что виноват в их гибели больше, чем кто-либо другой.

Я беззвучно роняла слёзы на подушку. Нет, мама, ты ошибалась — любовь не может вылечить любую рану… Есть раны, от которых не поможет ничего. И ваша с папой смерть вырвала моё сердце со всеми венами и артериями, заменив его на большую ледышку. Эту рану уже не вылечить…

Плача, я не заметила, как уснула. Во сне я видела маму. Она сидела рядом, на моей кровати, и гладила меня по волосам. Я чувствовала её запах — запах персиков и весенней листвы… И видела её улыбку — ту самую, по которой я так скучала каждый миг своей никчёмной жизни.

— Любовь способна вылечить любую рану, — прошептала мама, целуя меня в щёку.

А потом всё исчезло.

После нашего объяснения Молотов не прекратил меня добиваться, просто теперь он действовал втихаря. Примерно через день я находила на своём столе какие-нибудь подарки — конфеты, шоколадки, открытки со стихами, один раз даже обнаружила плюшевого мишку. Светочка бросала на меня косые взгляды, но ничего не говорила. Некоторые подарки я принимала (конфеты и шоколадки, например), другие возвращала. Вернула и плюшевого мишку.

А в остальном жизнь в издательстве текла своим чередом. Приближались майские праздники, народ предвкушал поездки на дачу и долгожданные шашлыки. И только я унывала, понимая, что все мои друзья будут в отъезде — Антон завис в Париже, снимая каких-то моделей, Аня рванула со своим очередным хахалем за границу, а Светочку родители решили припахать на даче.

— Прости, Наташ, — развела она руками, когда я спросила, не хочет ли она встретиться на майских. — Я буду гнуть спину на грядках.

Я вздохнула. Да, безрадостное будущее. Что ж, стоит наведаться в книжный и прикупить себе какой-нибудь литературы на выходные.

Накануне первого мая мы заканчивали в пять часов вечера, но многие уходили и раньше, пользуясь благосклонностью начальства. Я, как всегда, засиживалась. Даже не из-за огромного количества работы… Просто в праздники я чувствовала себя особенно одинокой.

Ровно в пять из своего кабинета вышел Громов. Простился с убегающей Светочкой и перевёл удивлённый взгляд на меня.

— Наташа, — сказал он укоризненно, — твой трудоголизм из достоинства превращается в недостаток. Меру тоже надо знать! Рабочий день закончен, давай я отвезу тебя домой.

Я вздохнула.

— Честно говоря, Максим Петрович, я не слишком радуюсь предстоящим выходным…

— Почему? — спросил он, надевая куртку.

Сначала я хотела ответить, но потом… пожалуй, в последнее время я слишком откровенна со своим начальником.

— Да так, — я пожала плечами, уставившись в монитор.

— Наташа?

Громов подошёл ко мне, с улыбкой подал руку. Я приняла её и встала со своего места, гадая, что же он хочет сказать, так загадочно улыбаясь.

— Завтра мы с Алисой планируем большую прогулку, — наконец произнёс Максим Петрович. — Может, присоединишься?

Нет, я, наверное, ослышалась.

— Что? — видимо, изумление отразилась у меня на лице, потому что Громов рассмеялся.

— Присоединяйся к нам. У тебя ведь нет планов на завтра? Обещаю, мы проведём хороший день.

Я смотрела на него, не веря своим ушам.

— Максим Петрович, вы уверены? Ваша дочь не будет против?

— Почему Алиса должна быть против? Наоборот, она будет очень рада с тобой познакомиться.

— Хорошо, — кивнула я, подумав. — Я согласна. А где и когда встречаемся?

— В двенадцать на станции «Царицыно». А теперь пойдём, я отвезу тебя домой.

Но отойти далеко от проходной мы не успели — меня кто-то окликнул.

— Наталья Владимировна!

Я обернулась. У проходной мялась какая-то женщина. Сначала я её не узнала, а затем…

— Марина Ивановна?!

Ничего себе! Надеюсь, она не убивать меня пришла?

Я почувствовала, как рука Громова крепче обхватила мой локоть — видимо, он подумал о том же самом. Хотя, признаюсь, это была довольно глупая мысль.