Право на одиночество

И вот, среди многочисленных бумажек, я наткнулась на очередной шедевр человеческой глупости. Наверное, если бы не моя головная боль и не день рождения, я бы ограничилась возвратом этого, с позволения сказать, документа в редакцию, но…

Я поднялась и, захватив заявку для совещания по новинкам, направилась в редакцию детской литературы.

Заведующая редакцией, незабвенная Мария Михайловна, была женщиной потрясающей. Во всех смыслах. Она потрясала своим профессионализмом, когда дело касалось общения с авторами, художниками и верстальщиками, потрясала, когда нужно было срочно придумать интересное решение для какого-нибудь проекта, потрясала, когда представляла на совещании нечто совершенно новое – и всегда оказывалось, что это ее личная разработка. Высокая, рыжеволосая и зеленоглазая, она и внешностью своей тоже потрясала. Но главное, чем она потрясала лично меня – это своей безалаберностью и безответственностью по отношению к служебным документам.

Сколько раз я просила Марию Михайловну быть внимательнее, и уж ни в коем случае не сажать за заполнение заявок младших редакторов, особенно если они новенькие. И тем не менее я продолжала получать подобные шедевры творческой мысли с завидной регулярностью. Отчаявшись бороться с рыжеволосой заведующей, я обычно возвращала такие опусы с гневной пометкой; «Переделать ВСЕ!»

Ворвавшись в редакцию, я застала всех ее членов за столом мирно жующими свои завтраки. Увидев меня, они дружно поперхнулись.

– Э-э… добрый… э-э… утро доброе… – понеслись со всех сторон невнятные приветствия.

– Доброе, – ответила я, стараясь совладать с желанием немедленно перейти на крик. Насколько я знала из личного опыта, криком тупости не поможешь. – Скажите, кто это составлял?

И я подняла листок с заявкой за краешек, повыше, чтобы было видно всем. Мгновение спустя мне уже не требовался ответ – судя по резко побледневшей, а затем покрасневшей девочке лет восемнадцати на вид, это она согрешила.

– Все понятно, – резко сказала я, увидев, что Мария Михайловна открыла рот, чтобы высказаться. Знаю я ее – сейчас начнет мне на уши такой елей лить, что я потом вообще зарекусь к ним в комнату заходить. – Пойдемте.

Махнув рукой девочке, я поспешила выйти из редакции. Я помнила эту девочку – она была новым младшим редактором, проработала у нас всего три дня и на последнем совещании с младшими, которое я проводила накануне, выглядела малость пришибленной.

Я пошла с ней в переговорную, села за стол, положила перед собой заявку и уже тогда как следует рассмотрела эту девочку. Маленького роста, худенькая, жиденькие волосы до плеч, глаза темные и испуганные – я сразу же мысленно прозвала ее Мышонком.

– Тебя как зовут? – спросила я как можно дружелюбнее.

– Э-э-э… ля.

– Чего? – я нахмурилась.

– Эля.

– Хорошо, Эля. Скажи мне, ты собираешься у нас оставаться? Нравится тебе здесь?

Девочка замялась.

– Ясно. Ирина Матвеевна мучает?

Эля покраснела, и я вздохнула. Ирина Матвеевна, ведущий редактор отдела, меня тоже потрясала. С тех пор, как три года назад младший редактор редакции детской литературы Ольга уволилась и уехала в другой город, к родственникам, Ирина Матвеевна умудрилась довести до белого каления пятнадцать девочек и двух мальчиков. Мальчики были экспериментами несчастных кадровиков, которые уже отчаялись наконец найти в редакцию детской литературы постоянного младшего. Ирина Матвеевна настолько любила Ольгу, что в роли младшего редактора больше никого не видела, поэтому над всеми, кто имел неосторожность устроиться на эту должность, вредная тетка нещадно издевалась. Именно поэтому эта редакция была всеобщей головной болью. В первую очередь, конечно, моей, потому что именно я считалась «куратором» всех младших редакторов.

– А теперь послушай меня, Эля. Я дам тебе несколько советов. Захочешь – выполняй, не захочешь – увольняйся. Запоминай, дважды повторять не буду. Во-первых, ни в коем случае не огрызайся на язвительные комментарии Ирины Матвеевны, что бы она ни говорила. Всегда будь идеально вежливой и тактичной. Во-вторых, ни одного опоздания. В-третьих, Ирина Матвеевна больше всего на свете любит яблочный зефир, мармелад и козинаки.

В этот момент девочка испуганно заерзала.

– Записать хочешь? – уточнила я. Она кивнула. Я сложила пополам листок с заявкой, достала из кармана ручку и протянула Эле.

– Держи. Все равно этой бумажкой только в туалете подтираться. Итак, пиши – яблочный зефир, мармелад и козинаки. Если расколешься, что это я тебе сказала – вылетишь отсюда со свистом. Дальше. Вот та бумажка, на которой ты сейчас строчишь, вообще-то типа важный документ. Скажи-ка мне, Эля, ты где учишься?

– В полиграфическом… – прошептала девочка.

– На каком курсе?

– На втором.

– Та-ак… Я уж и не помню, на каком курсе должны быть основы производственных процессов…