Право на поединок

Кушелев всеми способами добивался поединка. После в показаниях на следствии, он говорил, что честь свою «хранил и хранит более жизни». Это была новая формация дворян, выросшая в екатерининские годы вопреки стараниям самодержавия, даже такого изощренного, внушить им, что единственный и главный арбитр в их спорах — государство. Екатерина в 1787 году издала специальный манифест, в котором говорилось о «неистовствах молодых людей» и подтверждались жестокие петровские законы о поединках.

Молодые дворяне, однако, не хотели признавать за властью права вмешиваться в дела чести. Хотя были это люди разные и представления о чести, соответственно, сильно разнились.

«Неистовства» Кушелева не могли не привлечь возбужденного интереса гвардейского офицерства — речь шла о том, какой закон выше: закон военно-служебной иерархии или же закон чести.

Вопрос был принципиальный, и Кушелев это знал.

В дело вмешались люди известные и высокопоставленные. В один из дней к отцу штабс-капитана сенатору Кушелеву приехали князь Багратион (тогда уже прославленный герой Итальянского похода) и генерал Депрерадович 2-й (тоже не последний человек в русской армии). Они просили у сенатора разрешения отвезти его сына к генерал-майору Ломоносову для свидания и, ежели возможно, примирения с Бахметевым. Ничего из этой миссии не вышло. Кушелев-младший стоял на своем.

Бахметев то соглашался, то требовал отсрочки. Он явно находился в растерянности.

Наконец случилось то, что и должно было случиться, — слухи дошли до властей. Военный генерал-губернатор Петербурга граф Толстой вызвал к себе буйного штабс-капитана и приказал ему немедля отправиться из столицы к месту службы.

Прямо от генерал-губернатора Кушелев поехал к Бахметеву и сообщил ему о происшедшем.

И Бахметев понял, что у него нет выбора. Общественное мнение неизбежно обвинит его в интригах, благодаря коим его противник оказался высланным, а он избежал поединка. Этого он перенести не мог. Он спросил Кушелева, где тот заночует, выехав из Петербурга. Штабс-капитан ответил, что в Царском Селе…

Кушелев понял, что вызов принят окончательно, и пригласил в секунданты кавалергардского корнета Чернышева (впоследствии следователя по делу декабристов и военного министра Николая I), а второго секунданта выбрал ему отец — графа Венансона, опытного в дуэльных делах. (Ситуация, в которой отец поединщика принимает участие в устройстве дуэли, редчайшая, но тут было семейное дело чести.)

Кушелев заночевал в Царском Селе, куда рано утром приехали его секунданты, а чуть позже — Бахметев со своими. Их было трое: генерал-майор Ломоносов, отставной гвардии капитан Яковлев (отец Герцена) и отставной гвардии штабс-капитан князь Сергей Голицын. Голицын привез приятеля — Ивана Андреевича Крылова, некогда известного журналиста, а ныне господина без определенных занятий.

Дуэль обещала быть жестокой, потому взяли с собою врача — штаб-лекаря Шмидта.

Вышли за вал Царского Села. Драться решено было на пистолетах — до результата.

Когда встали на исходные позиции, Венансон посоветовал противникам снять шпаги.

Сошлись, выстрелили и — промахнулись.

Кушелев требовал продолжения поединка. Секунданты единодушно решили, что для восстановления чести сделано достаточно. Этим нарушались предварительные условия поединка. Но они предпочли встать на точку зрения ритуальную — противники выдержали огонь друг друга, доказали свою решимость, упрекнуть их не в чем.

Однако Кушелев, как и многие дворяне его типа (как впоследствии Пушкин), воспринимал смысл дуэли по-иному — скорее как судебный поединок средневековья, когда правая сторона должна была восторжествовать, потому что она — правая, а бог за правое дело. В «Песни о Роланде» Тьерри должен был победить в судебном поединке, несмотря на мощь и искусство противника, ибо злодейство должно было быть разоблачено. В знаменитом романе Вальтера Скотта «Айвенго», популярном в пушкинские времена, больной Айвенго на плохой лошади должен был победить могучего храмовника — и победил его! — ибо в судебном поединке справедливость торжествует по предопределению. Купец Калашников в лермонтовской «Песне…» должен был победить, ибо его бой с опричником, за которым стояла мощь карательного корпуса, по сути своей — судебный поединок, божий суд. А казнь по воле тирана еще усугубляла его трагическую правоту. Формула «Бог за правое дело!» — не была пустым звуком для людей дворянского авангарда. Этой формулой заключал Рылеев записки, которые посылал своим соратникам в ночь с 13 на 14 декабря, призывая их действовать.

«Идейная» дуэль выламывалась из системы ритуальности и переходила в совершенно иной план. Отсюда требование Мордвинова стреляться, пока один из противников не будет убит. Отсюда требование Кушелева. Отсюда непременное условие Пушкина в последней дуэли — до результата. Дело тут не только в степени озлобления и ненависти, но и в полуосознанной вере в свое право карать. А на Черной речке — в праве осознанном.

И потому в двадцать третьем году Пушкин оказался на стороне Мордвинова, даже не зная подоплеки поединка.