Право на поединок

«Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева. Из семейственных преданий известно, что он был освобожден от заключения в конце 1774 года, по именному повелению; что он присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу. Вскоре потом Петр Андреевич женился на Марье Ивановне. Потомство их благоденствует в Симбирской губернии. В тридцати верстах от *** находится село, принадлежащее десятерым помещикам. В одном из барских флигелей показывают собственноручное письмо Екатерины II за стеклом и в рамке. Оно писано к отцу Петра Андреевича и содержит оправдание его сына и похвалы уму и сердцу дочери капитана Миронова».

Петр Гринев, средний русский дворянин, которому в обычной ситуации предстояла заурядная офицерская судьба, начинает жить по чести и по сердцу, становится героем чести, благодаря соприкосновению с вождем крестьянского мятежа. Обстоятельства кровавые, катастрофичные, роковые внезапно и стремительно делают из него человека истории, способного на поступки глубоко незаурядные и понимающего честь широко и точно.

Он оказывается способен пренебречь своим прямым долгом, продиктованным воинским уставом, ради высокого долга перед страдающим человеком. Он оставляет осажденный Оренбург, чтобы помочь бедной сироте, попавшей в руки человека без чести…

Чрезвычайные исторические обстоятельства пробуждают в душе Петра Гринева понимание чести и долга, которое вырывает его из заурядных пределов, вздымает над кастовым сознанием и превращает в идеального дворянина — дворянина как внесословный тип благородного человека.

Но распадается родившаяся в историческом пекле парадоксальная связь между судьбами Гринева и Пугачева — и тут же меркнет гриневская незаурядность. Тот миг, когда палач поднял за волосы мертвую голову крестьянского царя, стал и мигом ухода Петра Гринева с исторической арены. Ни единого его общественного деяния более не сохранили «семейственные предания».

Пугачев устроил семейное счастие Гринева и Маши Мироновой. Пугачев и Екатерина. Крестьянский царь и дворянская императрица.

И каков же финал этого исторического союза?

«…село, принадлежащее десятерым помещикам».

Внуки Гринева, разоренные дроблением имений, бессильны влиять на жизнь государства. Нищета подавляет их общественное сознание. Это — Евгений из «Медного всадника», с мечтой о скромной честной жизни, о «приюте смиренном и простом…», без малейших представлений об историческом долге.

В нескольких фразах послесловия Пушкин с печальным сарказмом перечеркнул политические возможности потомков честных и самоотверженных Гриневых, которые оставили своим наследникам традицию самоустранения и поместья с тенденцией к полному измельчанию. То есть — политическое бессилие и нищету.

Гринев и его наследники — дворянское большинство, основные силы благородного класса. После разгрома своего авангарда они обречены либо впасть в общественную апатию, либо, доведенные до отчаяния, слиться с бунтующей крестьянской массой.

Как разумная и конструктивная политическая сила дворянство исчезало у него на глазах. Еще можно было спасти подрастающие поколения, соответствующим образом их воспитывая. Но эту возможность у него решительно отбирали. «Современник», лишенный права обращаться к публике с политической публицистикой, что в свое время принесло такую популярность «Московскому телеграфу», от номера к номеру терял тираж.

Выпустив в конце тридцать шестого года «Капитанскую дочку», он снова сказал о кровавом прошлом и тем более страшном будущем, что «хорошее дворянство», спасшее государство тогда, теперь не существует. Его растоптали те, кого оно защищало и спасло несколько десятилетий назад…

Еще можно было вернуть дворянству почву под ногами и самоуважение. Для этого надо было восстановить систему майоратов, уничтоженных «плутовством Анны Иоанновны», ибо ее, самодержицу в самом тупом и вульгарном проявлении, пугало сильное и самостоятельное дворянство, мыслящая часть которого в 1730 году пыталась добиться подобия конституции.

Нужно было, по глубокому убеждению Пушкина, вернуть майораты, что планировал Сперанский, о чем упорно толковал Михаил Орлов, о чем всю жизнь старался Киселев. И тогда началась бы новая порода дворян, уверенных в себе, с сознанием устойчивости, с ощущением независимости.

И тогда младшие сыновья, уже не рассчитывающие на клочья разодранных имений, должны были бы опираться только на свои способности, свою энергию и составили бы род третьего сословия, но не третье сословие, ибо мировосприятие у них было бы дворянское.

А в основе дворянского мировосприятия должны лежать понятия чести и долга.

И это был бы тот материал, из коего можно было бы воспитать людей реформы, людей противостояния необузданному «дряблому деспотизму».

Пушкин долго верил во все это. К осени тридцать шестого года вера иссякла.

К осени тридцать шестого года он понял, что проиграл Уварову борьбу за симпатии публики.

Понял, что проиграл и цензурную борьбу.

Понял, что царь и Бенкендорф ему не защита.