Право на поединок

Он захотел рассказать о своем открытии Кей-Сонмору и поднял голову, собираясь заговорить, но увидел, что Луга пятился прочь, глядя на него с потусторонним ужасом на лице и как бы защищаясь факелом, судорожно зажатым в руке. Факел дымил, трещал и плевался брызгами, рождая в тумане огненный ореол… Волкодав удивился испугу КейСонмора, однако разбираться, что такого стряслось, не было времени. И так уже злодейка порядком обогнала их. Она пыталась скрыться в сторону пристаней; вообще-то корабли по ночам редко отчаливали, но кто поручится?..

Венн во всю прыть рванулся по следу, чуть приостановившись только затем, чтобы обернуться на Лугу и вооруженных слуг, высыпавших на улицу. Почему-то никто не спешил последовать за ним. Все стояли на месте и смотрели ему вслед так, словно впервые увидели. Волкодав мысленно плюнул и устремился дальше один.

Прыжок. Прыжок. Новый прыжок. Ноги несли его вперед плавно и мощно. Летела назад каменная мостовая и крашеные столбы опрятных заборов. Он уверенно и как бы отстраненно сказал себе: я успею. Я перехвачу ее, я не позволю ей достигнуть причалов и лодки, которая там, наверное, дожидается с вечера. Она бежит быстро, у нее резвые и крепкие ноги, и она очень хочет спастись. Но в глубине души она опасается, что ее все-таки схватят, и поэтому я быстрей. Я знаю, что возьму ее. Я возьму ее. И одним рывком сломаю ей шею. Я знаю это.

Он увидел продолговатый сверток тряпья, валявшийся в сточном желобе под стеной дома. Внутри свертка не угадывалось ни малейших признаков жизни. Вот, значит, какого ребенка качала она у груди, сидя перед воротами. А чего еще ждать? Какие могут быть дети у тех, кому Смерть желаннее Жизни?..

Запах. Запах быстро становился сильнее…

И Волкодав узнал этот запах. И ощутил, как на загривке встает дыбом щетина, как оттягиваются углы губ, обнажая двухвершковые, острые как кинжалы клыки.

Поздний прохожий, возвращавшийся домой безопасной улицей Оборванной Веревки, в ужасе распластался по забору какой-то усадьбы. А потом, не разбирая дороги, кинулся прочь.

Именно так следует уносить ноги, когда мимо тебя вдруг проносится неописуемо жуткий зверь: огромный всклокоченный пес с человеческими глазами, горящими бешеной зеленью. А над головой у него с криком вьется большая летучая мышь…

Мелькнули и сгинули в непроглядном тумане, и только слышен был отчаянный топот и судорожное дыхание убегающего прохожего.

Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком. Кровь, забрызгавшая стены и пол.

Рослый, костлявый парень вниз лицом лежит на полу. Его руки и ноги накрепко зажаты в колодки. Каменные колодки, до блеска отполированные телами бесчисленных и безымянных рабов.

Женщина. Юная, прекрасная женщина, раскрасневшаяся и веселая. Она отбрасывает за спину волосы, липнущие к шее и увлажненному лбу. Она оглядывается на надсмотрщика по прозвищу Волк, и тот одобрительно кивает ей, широко улыбаясь. Несколько волосков пристала к ее щеке, попав в рот. Она убирает их пальцем, и на щеке остается красная полоса. В другой руке у нее кнут. Тяжелый, не по девичьим силенкам, длинный плетеный ремень. Опытные надсмотрщики такими кнутами делают чудеса и хвастаются ими друг перед дружкой. Ей хвастаться пока еще нечем, но она научится. Она будет очень стараться.

И то ли от Волка, то ли не от Волка у нее потом родится младенец, отправленный прямиком в рудничный отвал…

Он будет выкинут, как – много позже – вот этот сверток тряпья, который сделал свое дело и стал, больше не нужен.

Волкодав понял, что вот-вот настигнет беглянку, за несколько мгновений перед тем, когда это действительно произошло. Неосязаемый след, растворенный в тумане, пролег между гостиными домами в самом низу улицы Оборванной Веревки, выводя на широкую прибрежную площадь. Днем здесь всегда кипела хлопотливая жизнь: возле северного причала рыбаки продавали хозяйкам улов, только что вытащенный из моря, возле южного, где было глубоко даже в отлив, грузились и разгружались торговые корабли, и оборотистые купцы ставили лотки и палатки прямо на набережной, и всему Кондару было известно, что те же самые товары здесь стоили куда дешевле, чем на Середке…