Право на поединок

Бывшая прислужница Смерти лежала раскинув руки, из угла рта и левой ноздри пролегли густеющие темно-красные струйки. Пустые глаза неподвижно смотрели вверх, туда, где за туманом скрывался Звездный Мост, недосягаемый для черной души. Волкодаву показалось, будто над площадью на мгновение склонилась гигантская непроглядная тень – и сразу исчезла. Он увидел, как зябко вздрогнула Поющий Цветок, как вздыбилась шерстка успокоившегося было Мыша… Один Дикерона ничего не почувствовал. Мономатанец спрятал нож в ножны, висевшие на груди под рубашкой, и деловито осведомился:

– Так это ты, значит, бабенке шею свернул? Небось, было за что?..

С той стороны, где выходила на площадь улица Оборванной Веревки, замелькали плывущие пятна мутно-рыжего света; туман превращал факелы в расплывчатые огненные облачка. Это луга с друзьями наконец-то преодолели страх и шли посмотреть, чем же кончилась невиданная погоня.

На другой день в Кондаре только и пересуду было о том, что за причалами всю ночь плакал тюлень, а первые рыбаки, вошедшие в гавань с рассветом выловили у самых свай тело молодой женщины со зверски переломанной шеей. Смерть стерла с ее лица ярость и ужас, а вода смыла краску и кровь:

самым жалостливым какое-то время казалось, будто красавица вот-вот вздохнет и откроет глаза. Ведь не мог, в самом деле, тюлень ни за что погубить подобное существо!.. Женщина была одета в нищенские лохмотья, но пальцы оказались белыми и холеными, никак не привычными рыться в помойках. Не иначе, знатная госпожа, прикинувшаяся побирушкой!.. Кто-то на всякий случай решил пощупать живчик, сдвинул драный рукав и увидел потертые ножны, пристегнутые к левой руке. Тут народ рассудил, что на площадь женщину привела скорее всего не любовь. Потом из ближайших гостиных домов вышли слуги, и кто-то поведал про крики и беготню, услышанную за полночь на улице купеческими сторожами. Тогда стало ясно, что бродяжка ночью пыталась залезть в чей-то дом, но была обнаружена и, удирая от преследователей, выбежала на запретную площадь. А стало быть, туда и дорога воровке!

Наконец из уст в уста распространилось слово великого Сонмора. Ночной Конис сокрушался о беспокойстве, причиненном злыми людьми его достойному другу, ювелиру УЛОЙХО. Я весьма опечален, – передавали в толпе, и у всех, кто это слышал, бежали по спинам мурашки. Тех, кто печалил владыку свободного люда, временами находили завернутых в собственную кожу. Надетую наизнанку. Собравшийся на причале народ как– то сразу припомнил, что день вообще-то не праздничный, а значит, у каждого множество дел.

Когда возле тела остались лишь самые стойкие любопытные, сквозь толпу прошагал отряд стражников во главе с невозмутимым Брагеллом. Дюжие парни без лишней болтовни засунули мертвую в рогожный мешок и погрузили на тележку. Грубая буроватая ткань тотчас промокла неровными пятнами, и сверток утратил всякое сходство с человеческим телом, сделавшись больше похожим на вялый, тронутый гнилью овощ. Когда тележку выкатывали за городские ворота, под каменной аркой во всю ширину прохода разложили костер, и мокрый сверток зло зашипел, соприкоснувшись с огнем. Только так добрые кондарцы могли быть уверены, что душа нечестивицы и тем более погибель, взявшая ее, не сыщут дороги назад. А если и сыщут, то остановятся у черты, убоявшись праведного огня. Другая предосторожность, свойственная не только нарлакам, состояла в том, чтобы схоронить скверного мертвеца в месте, не принадлежащем ни одной из стихий. Так испокон веку поступали с казненными преступниками и иными людьми, почему-либо признанными недостойными упокоения в Священном Огне. Удалившись от города, стражники достигли устья едва сочившейся Ренны и там, посреди галечного русла, на скорую руку выкопали для убитой последнее земное убежище. Быть может, во время следующего прохождения Змея взбеленившаяся вода выроет труп из неглубокой могилы, но кондарцам до этого не было дела. Морские течения у здешних берегов были таковы, что отданные Ренне останки если когда и всплывали, то в городскую гавань, пугать людей, уже не возвращались. Легенда, правда, гласила, что было одно-единственное исключение – самый первый Сонмор, которого якобы пришлось хоронить семь раз подряд.

Да и то большинство кондарцев предпочитало верить в оборванную веревку…

– Почему ты отказываешься от награды? – спросила Виона. – Ты ее заслужил!

– Я ее не заслужил, – упрямо повторил Волкодав. Его голос казался Вионе похожим на каменную стену, вылинявшую от солнца и дождя.

Они сидели на садовой скамейке, в тени плюща, взбиравшегося по деревянной решетке. Между кожистыми синевато-зелеными листьями белели восковые звездочки цветов. Цветы были маленькие и неяркие, но взамен броской красоты Боги дали им нежный запах, привлекавший рои пчел. Виона стряхнула себе на руку немного пыльцы, и пчелы стали с деловитым гудением садиться на медно-черную кожу, щекотать ее лапками и дуновением крылышек. Дома, в Мономатане, пчелы водились не в пример крупнее и злее, а у меда был совсем другой аромат.