Право на поединок

Горцы, привычные к оползням и обвалам, не поддались бездумному ужасу. Нынешнее разрушение было просто побольше тех, что происходили обычно; только-то и всего. Еще не повод, чтобы без памяти уносить ноги. Наученные опытом поколений, они сразу поняли, что северный берег был вне пределов опасности. И все-таки естественная робость, охватывающая смертных при виде столь грозного явления Сил, заставила людей и животных теснее приникнуть друг к дружке. Сами того не заметив, шан– итигулы, квар-итигулы и утавегу смешались в одну – чего уж там – крохотную горстку трепещущей Жизни, жмущейся вместе перед лицом чего-то вселенского, необозримо громадного и вовсе не склонного замечать их ничтожные муравьиные распри…

Эврих впоследствии придет к выводу, что дело, по-видимому, не обошлось без вмешательства очень могущественной Воли, намеренно подтолкнувшей два племени. Волкодав выслушает его доводы и согласится с предположением о милосердном промысле Богов, – кто-кто, а венн слишком хорошо знал, насколько люди склонны грызть глотку друг другу, даже стоя на краю неминуемой гибели. Так что коль скоро не дошло до резни… Но все это будет потом. А покамест «истинные» итигулы и итигулы– изгнанники вместе смотрели на совершавшееся по ту сторону ущелья, и вековая вражда казалась чем-то второстепенным. И каждого, явно или неосознанно, посетила мысль о том, что под Небом нет вечного, и однажды, по манию Богов, раздосадованных мелкой грызней недостойных существ, вот так, в громе и грохоте, возьмет да и канет в никуда и ничто весь их мир. Мир, в котором можно любить, ревновать, искать счастья и выделывать чудеса с кинжалом, украшенным полосой яркого шелка…

– Как бы реку не запрудило! – прокричал, возвышая голос, чтобы быть услышанным, вождь Элдаг Быстрый Клинок. – Жаль будет, если зальет святую долину!

– Не зальет!.. – точно так же во все горло отозвался вождь Лагим. – Когда– то я спускался к реке! Там такое течение, что вынесло даже валуны, оставив гладкое дно!..

Элдаг не очень поверил, и тогда они вдвоем бесстрашно подошли к самому краю. Итигулы видели, как вожди вытягивали руки, показывая Друг другу что-то внизу.

Между тем светопреставление мало-помалу утихомирилось. Оползень смел все державшееся сколько-нибудь непрочно и сам собою иссяк. Опали тяжелые волны густой водяной жижи, а ветер унес и рассеял завесу мутных брызг, висевшую в воздухе. Прекратился грохот и гул, лишь время от времени с медленным треском скатывались последние глыбы… Все глаза принялись жадно обшаривать вывернутые наизнанку недра горы: что там? Может, вход в удивительные подземелья? Или самоцветная жила, обнажившаяся на радость жителям гор?..

То, что предстало их взглядам, потрясло увидевших едва ли не больше, нежели сокрушительный обвал, только что отгремевший. Разом стало понятно, отчего Глорр-килм Айсах величали заповедной долиной. Тхалет едва ли не первым упал на колени, выпустив скулящего, поджавшего хвост утавегу, которого, сам того не замечая, обнимал все это время. В разломе горы обнаружилась статуя. Статуя сидящей женщины, неведомо когда и неведомо кем врезанная в толщу красноватого камня. Развалины утесов служили ей троном, а прямо за спиной величаво возносился к небесам Харан Киир, именно отсюда, с Глорр-килм Айсаха, более всего похожий на небесный престол.

Натеки грязи быстро опадали с изваяния, так, словно каменное чудо сверхъестественным образом отряхивалось, по-женски охорашивая одежду. Вот, мол, я и здесь наконец. Что вы, дети, успели без меня натворить?..

Ощущение было настолько могучим, что взрослые, седеющие, исполосованные рубцами мужчины неудержимо чувствовали себя нашкодившими мальчишками.

– Мама, я… я, честное слово, не… – пробормотал Мааюн. – Прости меня… Я не хотел…

– А по-моему, это мачеха Раг, – шепнул брату Тхалет. Эврих отвернулся от каменной женщины, чувствуя, как слезы отчаяния и вдохновения, только что душившие его, сменяются жгучими слезами раскаяния… неведомо в чем. Какое наитие вело резец древнего скульптора, умудрившегося сообщить своему творению черты его, Эвриха, матери?.. И не только черты, но даже их выражение: точно с таким лицом она выбегала навстречу ему всякий раз, когда он приезжал в Благословенную Аррантиаду, в маленький город Фед…

Стыдливо и поспешно аррант утерся рукавом и посмотрел на Волкодава, рядом с которым стоял. Венн сидел очень прямо, крепко зажмурившись и до болезненного хруста сжав кулаки. Его губы что-то шептали, а из-под век по щекам пролегли две мокрые дорожки.

Довести Волкодава до подобного состояния было очень непросто. Требовалось для этого уж всяко не зрелище двух племен, готовых броситься друг на друга. И не угроза смерти, если не удастся их примирить… Но что же тогда?..

– Мама… – вдруг прошептал венн.

Эврих ошалело повел глазами на коленопреклоненных итигулов, увидел на бородатых лицах то самое выражение, которое мгновение назад поспешно стер со своего собственного… И разум ученого, привыкшего сопоставлять, вспышкой озарила догадка. КАЖДЫЙ ВИДЕЛ СВОЕ.

– Храм древних Богов!.. – вырвалось у него.