Право на счастье

– Давай, миленький, будем есть. Я тебя сейчас посажу и покормлю. – Взяв висевшее одеяло на спинке кровати, ловко свернув его жгутом, она осторожно подсунула его под голову парня, стала его кормить. Было видно, что он стесняется своей беспомощности, опускает глаза, смущается. А Настя настойчиво совала ему ложку с кашей в рот и приговаривала:

– Ешь, миленький, ешь. Надо набираться сил, иначе ты долго тут проваляешься. Когда мало сил, здоровье быстро не поправишь. Да и нечего тут разлеживаться, вон сколько раненых опять привезли, куда их класть. Так что, давай ешь побольше и выздоравливай.

И так разговаривая с Матвеем, она скормила ему всю кашу.

– Теперь давай чайку попьем, – поднесла к его губам светлую водичку, не очень, наверное, сладкую, но зато горячую. Матвей, выпив чай, дернулся вперед, сморщившись от боли, и поцеловал Насте руку, пока она не успела ее убрать от его рта, вытирая салфеткой его губы.

– Спасибо, Настенька.

– Ну, зачем ты это делаешь? Это моя обязанность, – зарделась девушка, – а, вообще-то, на здоровье, только быстрее поправляйся. – Настя наклонилась и поцеловала парня в макушку.

В палату вошел Илья Николаевич.

– Ну, как тут у вас дела? А где остальные больные? Настя, ты что их всех выписала?

– Илья Николаевич, честное слово я не виновата, они сами… ушли в столовую, – смущаясь до слез, пробормотала Настя.

– Ну, ну, успокойся, раз пошли, значит, могут ходить, значит, все хорошо. Радоваться надо, а не расстраиваться.

– Да ведь рано им еще, я же знаю.

– Раз смогли встать, значит не рано. Война, Настя, война. Как он? – Илья Николаевич кивнул в сторону Кирилла.

– Он без сознания, Илья Николаевич. Смотрите, все бинты в крови и подушка. Надо бы подушку сменить, но я боюсь трогать его. Вот ждала Вас.

– Да, ты права, он без сознания. Температура высокая?

– Полтора часа назад была тридцать девять и пять, а сейчас не знаю. Я сейчас…

– Настя, надо сделать ему перевязку, и заодно посмотреть, что у него там. Поди, принеси все необходимое. И снимай бинты. А я пока измерю ему температуру. – Он достал из кармана Насти градусник и, сказав “беги”, повернулся к Кириллу.

Когда Настя вернулась с чистой подушкой и подносом, на котором лежало все нужное для перевязки, Илья Николаевич смотрел на градусник.

– Ты опять права. Тридцать девять и четыре. – Не доверяет, проверяет – подумала Настя.

– Нет, нет, Настя, я тебе доверяю. Просто ты сама сказала, что давно не измеряла температуру, вот я и решил уточнить, – будто бы прочитав ее мысли, сказал врач.

Илья Николаевич приподнял голову Кирилла, и Настя быстро разрезала бинты. Голова Кирилла была побрита. Вокруг проходил красный шов, сквозь который сочилась кровь. Кожа около шва вспухла, кое-где были синюшные пятна.

– Так, Настюха, дела плохи. Обработай и забинтуй.

В палату начали собираться больные. Те, кто видел голову Кирилла, молча переглядывались.

Когда перевязка была закончена, Илья Николаевич с хмурым лицом, не сказав ни слова, вышел из палаты. Настя догнала его в коридоре, неся в руках поднос с отработанным материалом, пошла рядом. Она молчала, не спрашивая ни о чем. Она боялась его ответа. И ответ прозвучал.

– Не жилец он, Настя. Не надо переживать. Ты сколько уже у нас? Третий год? Неужели еще не привыкла? – он посмотрел на Настю и продолжил, – да, девочка, к этому нельзя привыкнуть. Крепись, Настя, скоро это кончится и, я надеюсь, что тебе-то, уж точно не придется смотреть смерти в лицо. Там…

Кто знает, – подумала Настя.

Войдя вслед за врачом в перевязочную, она машинально поставила поднос на стол и стала сбрасывать в мусорный бачок кровяные бинты.

– Ну, что, как там Берестов? – Это спросил Петр Иванович.

– Плохо, сутки не протянет. Ему бы сейчас дифтанизол, может быть, удалось бы спасти. Но где его взять? Его в мирное-то время бывало днем с огнем не сыскать, а сейчас и подавно. Гангрену можно победить только им. И то, если не будет уже поздно.

– На толчке возможно и есть, можно на что-нибудь выменять. На продукты или вещи, кому что надо. Ты не знаешь, откуда он. Может быть, он москвич, и у него тут есть родственники?

– Откуда же я могу знать, он ведь не приходил в сознание, кто ж его знает. По документам, он местный. Москвич.

Так тихонечко переговаривались врачи и вздыхали, а Настя, замерев, слушала их разговор. Как во сне она вышла в коридор, постояла, беспомощно опустив руки, и вдруг сорвалась с места и сломя голову бросилась к старшей медсестре.

– Марь Трофимовна, Марь Трофимовна, мне надо срочно в город, срочно, часа на два. Пожалуйста. А потом я целый месяц домой не пойду. Отпустите!

– Да что случилось, Настя? Конечно, я тебя отпускаю, ты очень редко уходишь домой. Конечно, иди, иди. Но что случилось?

– Марь Трофимовна, спасибо, я не могу сказать, но мне очень надо. Может быть потом, когда-нибудь я все объясню, а сейчас мне очень некогда, просто нет времени.