Право на счастье (СИ)

— А ведь мне говорили, что у меня не будет детей. Но я так люблю Володю, что смогла порадовать его сыном. А ты заметил, как они похожи? Вот ничего моего нет, только папа, — с улыбкой закончила она, обращаясь к лежащему псу. — И волосы, и ямочки на щеках, глаза, правда, пока то серые, то голубые. И головой качает как Володя. Я бы, наверное, умерла, если бы он не появился в моей жизни. Ведь я всё помню. Всё. Иногда по ночам смотрю в потолок и стараюсь не плакать, чтобы не разбудить Володю, но всё равно я думаю, что он знает об этом. А мне страшно, я боюсь приезжать сюда, мне всё чудится, что он жив, что я его не застрелила, что он смеётся и обещает убить меня, Сергея и Володю. И слышу, как умирающий Серёжа кричит «отдай пистолет, девочка». Он спас меня от кошмаров, взял на себя вину за убийство, поэтому я назвала сына в его честь. — Она присела на корточки, стараясь не измять платье, провела пальцами по лбу прикрывшей глаза собаки и вздохнула: — Пошла я, Герой. Ты громко-громко лай в случае чего, ладно?

Анна резко встала, гордо подняла голову и вышла в коридор, прошла к двери в столовую и замерла, услышав окончание разговора. Инга сестра Беса, убийцы мамы? И Эрика может быть дочерью убитого ею Демона?

…Инга молча сидела на кровати возле спящей дочери, сжав пальцы в кулаки и вспоминая взгляд Никиты, когда она отодвинула от себя бокал с шампанским. Ей на миг показалось, что в его глазах мелькнула обида. Но она не может переступить через свой страх. Никто не знает, что она помнит почти всё. И ненавидит себя и этот так называемый «семейный» праздник.

Семья… Инга смутно помнила светловолосого мужчину, что поднимал её высоко-высоко, чтобы маленькая девочка могла надеть звезду на верхушку ёлки. И мама, красивая, улыбающаяся, хлопающая в ладоши. И в один день всё это закончилось… после того, как папа не вернулся с работы, а мама тихо плакала. Потом они уехали из того маленького городка, долго летели на самолёте, а после этого была комната с узкой кроватью и старым скрипящим шкафом, запах каши и молока. И чужой мужчина, что приходил к маме, целовал её руку и приносил Инге апельсины.

Эрика захныкала во сне, Инга склонилась к дочери и поправила лёгкое одеяло, прикрывая хрупкое плечико. Дочь, единственный родной после мамы и отца человечек, что появился в её жизни.

И одинокие новогодние праздники. И день, когда она потеряла веру в человечность и перестала доверять всем без исключения. Воспоминания о том проклятом праздничном дне вспыхивали в её сознании урывками, кусками, иногда ей казалось, что она помнит всё, но чаще она слышала только громкий смех мужчин и музыку. Она больше никогда не слышала ту песню и боялась услышать, зная, что тогда память вернёт ей всё. Всё, что она пыталась похоронить. А ведь она знала, что Юрий никогда не любил и презирал её, не упускал случая подчеркнуть, что она никто, что её оставили в семье Бестемьяновых из жалости. Но когда Инге исполнилось шестнадцать, в их доме появился странный человек с внешностью доброго дядюшки, что приносил девушке вкусные пирожные, но однажды безразличным голосом заявил «да, красивая сучка выросла, жаль брезгую». После этого заявления Инга уговорила отчима и уехала учиться в другой город, чтобы не видеть похотливых взглядов, не слышать скабрезных шуток, не сжиматься от страха, ожидая мерзкого ощущения чужих рук на своём теле. И она смогла жить и радоваться жизни, пока… Пока не вернулась обратно.

…Они смеялись и кричали «пей до дна, пей до дна», а потом хохотали, глядя на неё, цепляющуюся руками за стол и стены. Она падала, ползла куда-то, чтобы укрыться от этого смеха, от грубых мужских рук, что срывали с неё одежду, держали её, прижав к холодным простыням. И боль. Страшная, разрывающая пополам. И кровь, много крови. Она пыталась кричать, но не могла произнести ни звука, язык не слушался, слёзы текли по щекам. А вокруг смеялись… смеялись… они смеялись над её болью, над её растерзанным телом… смеялись…

…Инга открыла глаза и посмотрела на свои ладошки, на которых отпечатались полулунные следы от ноготков. Четыре года она старалась не думать о случившемся, молча терпела сначала недовольные разговоры, потом удары, помня слова своего врача Надежды Николаевны: «Твоя девочка будет только твоим ребёнком; она маленькая, беззащитная, она ни в чём не виновата; она будет любить тебя, потому что ты её мама». И она поверила в это — Эрика её дочь, только её. Любимая, родная. И Инга была готова на всё, лишь бы с её девочкой ничего не случилось. Хотя Никита, наверное, был прав, когда говорил, что отчим продал её Горелову.