Право на силу

— Так я это к чему… — продолжал задушевно рассуждать Данил. — В курсе ты, что с тобой будет, если я сейчас, при свете, семечку эту на тебя положу? В курсе, вижу… Ничё, я тебе красочнее распишу, чтоб ты прочувствовал. Сначала ничего не случится. Но ты не надейся. Потому как мало-мало погодя из этих вот усиков — видишь усики? — корешки ма-а-ахонькие такие полезут… Я тут на тебе посижу минут пять, а за это время эти корешочки в тебя сантиметров на пятнадцать прорастут. Прямо в кишочки твои. Гы, прикинь, рифма: корешочки — в кишочки… — Данил идиотски гыгыкнул, разыгрывая наиболее уместную в данной ситуации роль эдакого безбашенного пофигиста-беспредельщика. — Или в легкие. Нет, пожалуй в кишочки, так больнее. А потом я тебя отпущу. И сколько, думаешь, ты с этой хернёй в организме проживешь? А они ведь на этом не остановятся. Расти медленнее станут, но тебе от того легче не будет. Можешь сразу брать свой пулемет и пальцем ноги на спуск нажимать. А дуло — к голове, ага. Догадливый… Потому как жить тебе останется с месяц, и с каждым днем все херовее… А больно-то как, я тебе доложу… Я знаю, как это бывает. Видел. Ну?!

— И-и-и-и-и… — пацан уже даже не хрипел, а тоскливо тянул на одной ноте. — Ни… Ни… Я все… я все… Кха, кха, кха, — поперхнулся, закашлялся.

— Вот видишь, какой молодец, — Данил одобрительно похлопал противогаз по щеке, отвел качающуюся семечку одувана в сторону. — Ну давай, бухти. Откуда караван пришел, когда, что привез, зачем? Сколько машин, сколько сопровождения, где сейчас стоят?

— Откуда и зачем не зна-а-аю, дяденька-а-а-а… — тихонько завыл воин, давясь соплями. — Пришел позавчера-а-а-а… Стоит на стоя-я-я-янке… Дальне-е-е-й…

— А чё туда-то загнали?

— Овчаренко приказа-а-а-ал… Машин много, только там поместились…

— Понял. Да ты не вой, не вой. Скажешь что надо — отпущу, сдался ты мне… Твои тоже не узнают, не ссы. Сколько машин?

— Семь «Уралов» с кунгами, три «шишарика»[26] тентованых, «коробочка» восемьдесят вторая,[27] — парень начал успокаиваться, и разбирать вой из-под резины стало легче. — «Камаз» с цистерной. Еще одна фура, «Урал». В ней шесть «квадриков».[28] И «Ти-и-игр»…

— Хрена се! — Данил присвистнул. — «Тигр» даже?! Какой?

— КШМ вроде… Я не разбираюсь…

— Не разбирается он… На крыше сколько люков?

— Один… И пулемет торчит…

— Ноль четырнадцатый, значит…[29] Армейский вариант… — Данил задумался. — Хрена се, гости у вас! Че привезли?

— Не знаю… — пацан всхлипнул, но было видно, что он постепенно успокаивается. — Народу понаехало — человек пятьдесят, не знали, куда разместить. В цистерне, точно знаю, — соляра, при мне машины заправляли. В кунгах народ ехал, а вот что в «шишариках» везли — мне не доложили. Патроны, скорей всего, — ящики такие же, как у нас на складах.

— Не факт, не факт… А товар какой? Не патроны же, у вас их жопой жуй.

— Так нету торгашей. Одни вояки приехали. Все в полном боевом. Из оружия больше натовских стволов, чем наших. Броники ненашенские мелькают. И в двухслойных демронах все как один.

— В двухслойных? — удивился Данил. — Серьезные ребята… Гонишь, наверное…

— Да не вру я! Торгаши в часть и не заезжают никогда, вон напротив ворот табором встают.

А вот это и впрямь была правда. Торговцы никогда не заезжали внутрь части. Опасались, понятное дело. Вставали на пятачке перед воротами, ставили машины в круг и торговали под защитой пулеметов. Так что здесь караульщик точно не соврал. Да и остальные сведения проверить не сложно. Легкий непринужденный шантажик — и готово…

Данил слез с пацана, уселся около дверного проема, уперся спиной в бортик.

— Все, подъем. Только руки на виду держи, а то я нервный по утрам.

Горе-охранник тоже встал, отполз в противоположный угол вышки, забился, поджав под себя ноги. Опять захлюпал — похоже, отходняк попер от пережитого стресса.

— Да ладно хлюпать-то, — Данил сунул нож в ножны, снял винтовку.

Пацан испуганно съежился, упулился на «винторез»… Ага, узнал… Раньше-то винтовка за спиной висела, видно ее не было, а в этой лохматой хламиде да в противогазе под капюшоном, разве человека разглядишь? «Винторез» — он приметный, Данил один только в округе с таким ходит, у которого на прикладе упор под щеку наставлен, да магазин на десять патронов. Прапор и Герман, у которых тоже имелись такие же машинки, предпочитали двадцатипатронные магазины от «ВАЛа».[30]

— Дядь Добрыня, ты, что ли? — в голосе парнишки слышалось робкое облегчение. Молодой, не понимает еще, что это еще хуже, когда соседу-то слил…

— Я, я. Да не ссы, сказал, не нужен ты мне.

— Да я чё… Я ничё… А ты… Да ты бы… — слова, похоже, закончились. — Да я ж не знал, что эт ты, думал, кто со стороны!

— С какой стороны-то?

— Да мало ли… А ты — вот так… — в голосе послышалась обида. — Больно, блин! Ты бы у Прапора спросил, разве б он не сказал?

Данил хмыкнул, поглядел на часы. Пора закругляться… Посмотрел на пацана так, что тот даже сквозь стекла противогазные смысл взгляда уловил. Проникся…