Право на возвращение

— Не понимаю, — удрученно сказал Карпухин. — Извините, но что-то сегодня с моей способностью воспринимать события…

— Давайте выпьем кофе, — предложил Анисимов, — и поговорим о чем-нибудь постороннем. Дождемся звонка Мейера, а потом…

Так они и сделали. Детектив позвонил, когда дипломат рассказывал Карпухину очень длинную историю, приключившуюся с одним из его родственников, работавшим в перестроечные годы на большом химическом комбинате. История была интересна тем, что в ней, похоже, присутствовало настоящее привидение, которое, как предполагал Карпухин, должно было оказаться или уволенным когда-то директором, или не принятым на работу специалистом — тот и другой мстили таким странным образом несостоявшимся сослуживцам. Трижды звонила Руфь, спрашивала, как идут дела и когда Карпухин собирается возвращаться. «Как только, так сразу», — отвечал он.

Мейер говорил по-английски, и из английских же фраз Анисимова Карпухин понял лишь, что, похоже, ничего нового остаток дня не принес.

— Ну что? — спросил он, когда Анисимов отключил связь. — Мейер едет?

— Нет, — покачал головой Анисимов. — Нет смысла, ничего больше того, что нам уже известно, ему пока узнать не удалось.

— Значит, — разочарованно произнес Карпухин, — версия о лишних выстрелах…

— Вы что, серьезно ее восприняли? — удивился Анисимов. — Чепуха, конечно. Когда опрашиваешь свидетелей, тем более, если это школьники с богатым воображением, еще и не такое услышишь. Все на сегодня, Николай Семенович, поезжайте домой — вы в Нетании остановились? Я вас отправлю на посольской машине, если, конечно, в гараже есть свободная, подождите, я узнаю.

Свободная машина в гараже нашлась, и водитель, к радости Карпухина, оказался не разговорчивым, а может, просто устал за день, вопросов не задавал и на вопросы не напрашивался, доехали они до дома за сорок минут, пробки уже кончились, и трасса Аялон была свободна.

Дома Карпухин сбросил цивильную одежду, полез под душ, а когда вылез, стоял уже на столе «легкий ужин по-израильски», которым можно было накормить роту солдат (в российской армии — уж точно). Руфь с Розой ни о чем не спрашивали, а Мирон смотрел телевизор — показывали футбольный матч каких-то европейских команд — и находился в полной отключке от всего земного.

Накладывая на тарелку салаты и пробуя понемногу от каждого, Карпухин рассказал о перипетиях этого длинного и, в общем-то, не удавшегося дня.

— Листок с числами, — сказала Руфь, — он у тебя с собой?

— Да, — кивнул Карпухин. — Юле я его не оставил.

— Почему? — спросила жена.

— Не знаю, — пожал плечами Карпухин. — Ты права, конечно: она могла бы найти пока какие-то, может быть, важные файлы, и если бы они действительно оказались важными для дела, то скрывать от нас не стала бы. Ты права, конечно…

— Я ничего такого не говорила…

— Что, я тебя не знаю? Твой вопрос… Но я не оставил ей чисел. Не знаю почему, но так показалось мне правильнее.

Поговорили еще о чем-то, Мирон, отвлекшийся, наконец, от футбола, сразу переключился на новости, хорошо хоть по русскому каналу, и Карпухин узнал, что дело об убийстве школьным сторожем невинного человека для полиции никакой сложности не представляло и, собственно, его можно уже считать завершенным, хотя, как сказали нашему корреспонденту, остались кое-какие нюансы, но все это мелочи, и дело будет передано в суд в ближайшее время. В кадре появилась школа, директор, сказавший в камеру пару слов о том, как сейчас напряжены у всех нервы, но охранник должен быть все-таки человеком выдержанным и ответственным, и то, что случилось, ужасно, конечно, но все будет по справедливости. Какая-то бойкая девица взяла интервью у жены подозреваемого, и Карпухин впервые увидел Машу Гинзбург вблизи: широкое лицо, будто в предках этой женщины были казахи или киргизы, коротая стрижка, строгий темный костюм, выражение испуга, будто она не понимала толком, на каком находится свете, и чего хотят от нее сгрудившиеся вокруг люди с микрофонами.

— Невиновен он… невиновен… не мог Миша муху убить… — повторяла она на разные лады, и ничего больше репортерам узнать от нее не удалось.

— Вот пристали! — с досадой сказала Роза. — Видят же, что женщина в шоковом состоянии.

— Каждый делает свою работу, — назидательно сказал Мирон.

Спать легли пораньше, Карпухин хотел с утра съездить к Гинзбургам — он уже договорился с Юлей, что она будет его ждать, хотя и не знает, о чем, собственно, разговаривать.

* * *

Поехать с утра, однако, пришлось не к Гинзбургам, а в посольство. Не в посольство даже — Анисимов почему-то назначил встречу в кафе «Тмарим» на углу Алленби и Бен-Иегуды: пока, мол, вы приедете, мы тут обсудим кое-какие вновь открывшиеся обстоятельства. С кем обсудим? Почему в кафе? Карпухин не стал спрашивать, собрался быстро, на поезде доехал до станции «Хагана», а потом четвертый автобус все-таки застрял в пробке, и минут двадцать Карпухин нетерпеливо выглядывал вперед поверх голов пассажиров, более терпеливых, чем он. Вышел на остановку раньше и оказался прав: в кафе он вошел, когда его «четверка» только показалась на повороте.