Право на возвращение

Брам был опытным шофером, и ему поручили водить грузовик. Надо было разбирать руины, в которые превратились жилые районы. Тысячи волонтеров из исламских стран поделили на команды, каждая команда отвечала за очистку определенного сектора. Брам оказался самым старшим в команде из двадцати человек, во время работы распевавших молитвы и без труда наполнявших кузов мусором. Через несколько дней он знал всех по именам, а они звали его Седым Ибрагимом: теперь, когда он перестал бриться, оказалось, что борода у него поседела, хотя волосы оставались темными.

Во время вечерних прогулок он часто проходил мимо музея, но не торопился заглянуть внутрь, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание. На семнадцатый день, еще до вечерней молитвы, он вошел в музей — деревянный дом неподалеку от железнодорожной станции, с которой после землетрясения не отправилось ни одного поезда. Дом оказался просторным, двухэтажным; длинный балкон во всю ширину фасада украшала искусно выкованная решетка, не тронутая маньяками-аскетами. Солнце, склонявшееся к закату, окрасило вершины гор и крышу дома в огненно-красный цвет.

Он отворил дверь и вошел в холл; пол был выложен синей и белой плиткой. У стола сидел коротко остриженный парнишка в белой джеллабе и очках в черной старомодной оправе; он читал какую-то книгу. Борода едва начала пробиваться на его юном лице. Волосы были темные, глаза карие, но на казаха или араба он не походил. Может быть, приехал из Северной Африки.

Брам поприветствовал его:

— Kajirli киип.

И юноша ответил:

— Kajirli киип.

Брам знал на этом языке всего несколько слов, но в его команде, где были люди из восьми разных стран, они общались по-английски. Он спросил по-английски:

— Можно мне посмотреть?..

— Пожалуйста. Если будут вопросы, я отвечу.

— Спасибо. С чего начать?

Юноша указал направо.

Пустая, обшитая деревянными панелями комната, когда-то здесь была столовая или гостиная состоятельной семьи; стены увешаны фотографиями и текстами по-арабски, по-казахски и по-английски.

Досай Исраилов родился здесь в 1937 году, отец — Нуржан, хирург, мать — Сагида, учительница. То было время сталинского террора, когда погибла четверть четырехмиллионного населения Казахстана. Брам внимательно прочитал тексты, посмотрел исторические фотографии и прошел в следующее помещение, обшитое точно такими же панелями.

Здесь посетителя информировали о Второй мировой войне и ошеломляющем росте советской индустрии после победы над фашистами, рассказывалось также об испытаниях первой советской атомной бомбы.

Боковая дверь привела его обратно в холл.

— Есть вопросы? — спросил юноша.

— Пока нет, — улыбнулся Брам.

Комната по другую сторону холла оказалась кабинетом с книжными шкафами, забитыми научной литературой на русском, немецком и английском языках. В рамках помещались фотографии и тексты.

Досай Исраилов поражал своими успехами с юности, семнадцати лет он отправился в Московский университет, изучать физику и химию. Окончил учебу за три года и прошел специализацию по фармакологии в Праге. На фото Брам увидел интеллигентного казаха, черноволосого, с любознательным взглядом; на другом фото — он же в белом лабораторном халате; еще на одном — в спортивном костюме, на стадионе; еще на одном — в горах, с друзьями-студентами.

В 1963 году, когда ему было двадцать шесть, он получил звание профессора в Ленинградском университете. Как человек известный и пользующийся доверием член партии, он имел возможность выезжать за границу, читал лекции в Массачусетсе, в Лейденском университете, в Сорбонне, а в Германии, среди прочего — в Министерском филиале Института Макса Планка, где занимаются биомедицинскими исследованиями.

В 1975 году (ему было тридцать восемь), во время поездки в Англию, Исраилов попросил политического убежища. Британская международная фармацевтическая фирма предоставила ему лабораторию и долю в доходах, получаемых при реализации лекарств по его патентам.

За несколько лет он приобрел финансовую независимость и перебрался в Амстердам. Брам был готов к этому, но все равно испытал шок, увидев фото амстердамской команды: Исраилов, Хартог, Сол Френкель, австралиец — Кенгуру — Шарп, француз Бернар, британец Льюис. И двое голландцев: Фриц де Грааф и Йоланда Смитс, тогда — молодые сотрудники, постдоки; теперь им, должно быть, под семьдесят, в живых от всей команды, кроме Хартога, остались только они; оба живут в Голландии, Брам говорил с ними по телефону.

Фото Исраилова у мечети в Амстердаме, среди работяг-марокканцев: в глазах этих неграмотных парней светится уважение к его учености. Подпись под фотографией сообщает, что в Амстердаме Исраилов вернулся к вере своих дедов, кочевников-мусульман из Казахстана.

После того как Хартог получил Нобелевскую премию, Исраилов покинул Голландию. Фотографии в традиционной арабской одежде, текст: открытие центра для медицинских исследований в Саудовской Аравии.