Раш’ар садится на свободную койку, смотрит на меня с болезненным любопытством в глазах, и я тоже, пользуясь случаем, наконец рассматриваю его. Он кажется чуть выше Мара и как будто чуть
— Шер-аланах — это источник Зова крови, — наконец произносит Раш’ар. — Это значит, что его кровь — и моя, кстати тоже — стремится стать ближе к тебе. В прямом смысле ближе.
— Что?.. —
— Ты такая милашка, когда хмуришься…
— Я тебя сейчас ударю.
— И сломаешь руку.
— Плевать на руку. Говори.
— Ты видела его руки под бинтами? Вены его видела? Можешь на мои взглянуть, — он разматывает бинты, и я вижу черные жгуты, пульсирующие на свету. — Шер-аланах для тура — центр его мира и вселенной, единственная женщина, с которой он может быть. И когда тур встречает её, его кровь постепенно начинает нагреваться, начинает жечь сосуды, плавить мышцы, кости...
— Прекрати...
— Если тур не может быть рядом с ней, то рано или поздно появляются прожеги на коже, слизистых, начинается отмирание тканей. Боль просто чудовищная — ее практически невозможно терпеть, ничем нельзя снять и...
— Замолчи! — меня всю колотит. — Пожалуйста… хватит…
Раш’ар смотрит на меня безо всякого выражения, пока я растираю виски. Боже… боже мой… его рука была такой горячей, что обожгла меня… я с трудом выдержала пару минут… а он терпел… терпел все это время?..
— Поэтому да, за возможность избежать мучений убьешь кого угодно — и сам с радостью примешь быструю смерть. Но нам это теперь не грозит, ведь ты у нас оказалась такой добросердечной...
— Он… не простит меня, да?
— Простит, куда он денется. Он жить без тебя не может, в прямом смысле. Ладно, мне он вряд ли обрадуется, так что я пойду. Увидимся на регистрации круга, — Раш’ар бодро поднимается на ноги — я почти ненавижу его за эту бодрость — и, фамильярно потрепав меня по голове, выходит за дверь. Я устало прислоняюсь к кровати.
Господи… пусть этот придурок потеряется в скалах и не вернется... С ним... просто невозможно. Я и без него-то не очень представляла, как буду жить дальше, а с ним... Внутри скребется, скулит и плачется что-то маленькое и жалкое, что-то, чему сейчас здесь не место, чему не позволено быть... обнимая плечи руками, я пытаюсь удержать его внутри, не выпустить наружу, не развести тут сырость, да и вообще...
Получается плохо — но к счастью, никто меня не слышит.
3-1
На ночь мне разрешают остаться в палате, раз уж койка напротив свободна. Я бы и так осталась — на полу в коридоре, если нужно — но врач сам предлагает. Близость Шер-аланах помогает туру, его температура падает, воспаление уменьшается… Я лежу на боку и смотрю на него — в бледном звездном свете Мар кажется скалой, камнем — такой же неподвижный и тихий. В этой тишине только дыхание его чуть слышно…
Я пропускаю момент, когда он приходит в себя — от напряжения и усталости я то и дело проваливаюсь в тревожную дрему — и вздрагиваю, когда в темноте раздается тихое:
— Прости меня.
— ...Мар?
— Тебе пришлось… — голос его звучит пустым и безжизненным, у меня стынет все от этого голоса, — просить Шан’тарнум… потому что я не справился…
Я приподнимаюсь, осторожно сползаю с кровати… Лица в темноте не видно, выражение его не разобрать, даже когда я присаживаюсь на край его постели.
— Если бы я победил...
— Ты что такое говоришь... ты одолел двоих… двоих, Мар!
— Этого… недостаточно…
— А если бы вышло еще пятеро? Ты бы умер, сражаясь с ними!
— Я... знаю…
— Считай, что я просто долг вернула, ты ведь столько раз уже спасал меня.
— ...
— Мар?
— Ты не должна мне. Не
— Почему это? Глупость какая! Защищают того, кто нуждается в этом!
Он ничего не отвечает — его боль звенит в воздухе так, что у меня закладывает уши.
— Может, я поспешила… — от тяжести страха, стыда и усталости голос трескается, я с трудом втягиваю воздух, — и ты бы справился… прости… я просто так испугалась… так испугалась, что тебя… так стало страшно...
— Ты что… — безжизненность его голоса чуть окрашивается удивлением.
— Прости…
— Ну-ка иди сюда… давай, аккуратно…
Он тянет меня к себе, забраться к нему под бок получается легко и естественно, словно я тысячи раз уже это делала. Меня укутывает теплом сразу со всех сторон, и в коконе этого тепла удерживать ноющее нечто внутри становится решительно невозможно.
— Тише… тише, девочка… тише, маленькая… тише… Все хорошо… ты молодец… ты справилась…
Я прижимаюсь к нему — крепко-крепко, впитывая жар и отдавая дрожь. Не отпущу… ни за что не отпущу… не позволю ему больше… никогда не позволю…