Право на жизнь

Какой?

Единственным вариантом было — послать, как и прежде, связных к фронту.

В разговоре с раненым комбриг пошел даже на то, что раскрыл некоторые данные, готовые к передаче командованию фронтом. Продемонстрировал, так сказать, свое особое расположение, доверие к посланцу фронта, вовлекая лейтенанта в активный поиск выхода из создавшегося положения. Предполагаемая попытка одна из многих, но все они пока кончались неудачами.

По мнению Солдатова и Грязнова, выход тем не менее оставался прежним. Надо снова посылать группу. В группу включить фронтовых разведчиков.

Лейтенант понял партизанских командиров. Попросил прислать к нему старшину Колосова.

XXII

Проснулся Колосов рано. Рассвет едва проклюнулся. Рассвет вычертил окно полуземлянки, подоконник, трофейные котелки на нем, обрезанную гильзу от снаряда, которая вечером, когда ложились спать, служила светильником, точнее — коптилкой, поскольку света от нее было мало, а копоти хоть отбавляй. Копоть имела стойкий запах, запах не выветрился за всю ночь.

Вставать Колосову не хотелось. Он лежал, смотрел, как прибывает рассвет, прислушивался к сонному дыханию товарищей. Под ним посапывал Козлов, напротив — Пахомов. Накануне, когда разведчики ввалились в землянку, запалили чадящую коптилку, Козлов с Пахомовым лишь вскинули головы, пробормотали что-то невнятное, отвернулись всяк к своей стене. «Дорвалась, разведка», — прокомментировал Денис. Сам он, однако, не задержался, первым вскочил на нары. Не задержались и остальные. Скинули сапоги, завалились спать.

Рассвет пробирался в глубь землянки, отодвигал темноту, делал видимыми не только предметы, но и лица спящих. Вровень с Колосовым, напротив, спал Ахметов. Лежал он подтянуто, в готовности вскочить по первому зову. Кузьмицкий с Асмоловым спали одинаково согнувшись. Пахомов уткнулся в шинельную скатку. Козлов лежал на спине, широко раскинув руки, приоткрыв рот. Рябов спал, и то не по-людски. Одну руку заткнул каким-то образом под голову выше локтя, другую свесил с нар. Будто вывернулся. Вещевой мешок и тот лежал на голове. Одна нога у Дениса была почему-то в портянке, другая в носке.

Длинная полуземлянка напоминала вагон, за Денисом виделись свободные места, глянув на них, Колосов вспомнил Женю Симагина, Сашу Веденеева, Давида Качераву. На всех бы хватило места, да не все добрались до партизан. Полегли ребята навечно. Не дозваться до них, не докричаться, хоть горло разорви. Мысль о погибших всколыхнула тяжесть в душе, но и у памяти есть защита от боли. Подумалось о Речкине, о Стромынском. Подумалось с надеждой на благой исход, поскольку выбрались, задание выполнили, а как дальше пойдет, не только их забота, есть теперь начальники рангом повыше, придумают что-нибудь.

В жизни Колосов не увиливал от ноши потяжелей. Старшина взваливал на себя то, что, по словам Дениса Рябова, ему по штату было положено. В то же время присев дал, если добавлялось сверх всякой меры. Присел, ох присел, подумал о себе Колосов, вспомнив, как «опустил» он радиста на базе, что из этого опущения вышло. Вспомнил, но не сник, поскольку где-то рядом, в одной из землянок, лежал теперь Речкин. Лейтенант, подумал Колосов, выход найдет. Лейтенант для Колосова не просто командир — боевой товарищ прежде всего.

С мыслями о Речкине старшина собрался встать, потихоньку выбраться из землянки. Взгляд остановился на сапогах Ахметова, что аккуратно стояли на полу. Один сапог рваный, стянут куском провода. Колосов оглядел обувку остальных разведчиков. У всех она оказалась рваной. Старшина прикинул расстояние до фронта. Понял, что в такой обуви добраться до своих будет трудновато. Поймал себя на мысли, что не чает вернуться «домой», как называли они между собой штаб фронта, при котором состояли. В то же время подумалось о раненых. О Речкине, о Стромынском. Старшина не представлял себе возвращение к своим без командира. Тут он вовсе запутался, тихо сполз с нар, захватил портянки, сапоги, осторожно выбрался из землянки.

Колосов прикрыл за собой дверь, в тот же миг услышал частое пощелкивание. Робкое, вроде пробы. Потом посильней, но тоже пробное. Как проба донеслось несколько посвистов. Донеслось и стихло. Слышалось шуршание леса. Такое, будто бы иголки на ветвях елей стали бы вдруг тереться друг о друга. Однако в природе подобного не бывает, Колосов понял, что шуршит что-то еще. Может быть, таким образом дышит лес, подумал старшина. Просто ему удалось подслушать это дыхание. Может, проснулись, принялись за работу муравьи.

Колосов развернулся ухом в ту сторону, где небольшой копешкой чернел муравейник. Тишину леса разрубил такой стремительный посвист, что, казалось, вздрогнули могучие стволы, их ветви колыхнуло волновой рябью.

На смелый посвист откликнулся точно такой же, послышались другие голоса пернатых обитателей леса. Короткие, длинные, звонкие, робкие, недоуменные или торопливо что-то объясняющие. Разноголосица росла, ширилась, но весь этот птичий гам перекрывала соловьиная песня.