Право на жизнь

Спала Галя, спал Неплюев. Рядом, в кустах, не прекращался хруст. Черныш дробил кость от окорока. Старшина раздвинул лапы елочки-подростка, увидел черного пса. Тот лежал, склонив морду, раскрыв клыкастую пасть. Пес крошил кость. Приладится, сомкнет челюсть, конец кости разлетается на мелкие осколки, которые он тут же и проглатывал. Старшине снова что-то увиделось. Угадывалось какое-то значение. Ничего не придумав, Колосов обругал себя крепким словом. В том смысле, что негоже приглядываться да примериваться к каждому листику, угадывая в его трепете на ветру скрытый смысл. Так черт знает до чего дойти можно. Что он, собственно, всполошился? Место здесь, судя по всему, глухое. Здесь они как следует отдохнут, восстановят силы, потом сделают последний рывок к цели. Обстоятельства? Что ж, бывает, что и наваливаются. Только расправляться с ними надо так, как Черныш со своей костью. Обстоятельства надо подчинять. Если они тебе не подчиняются, значит, ты сделал что-то не так.

Спала Галя, спал Неплюев. Черныш управился со своей костью, уснул. Колосов почувствовал, как тяжелеют веки. Будто их сырой глиной смазали. Глаза закрывались мгновенно, открывались с большим трудом. Старшина встал, огляделся, пошел к березовой роще. Следом поднялся пес, но Колосов произнес всего одно слово: «Сидеть!», и Черныш послушался. «Вот он, твой помощник, — подумал старшина, осторожно вышагивая по поляне. — Единственный и надежный. На этого пса ты можешь положиться. Он — твой страж».

Трава и в этой стороне стояла нетронутой. Следовательно, до них здесь никого не было. Значит, можно было чуть расслабиться. Старшина действительно расслабился, почувствовал облегчение. Веки сделались легкими, какими они и должны быть, моргал он без напряжения. Разведчик оглядел край березовой рощи и тоже не обнаружил следов. Пошел в ту сторону, где клубились кроны рябин. Увидел густые заросли, за ними крутой спуск в овраг, на дне которого струился звонкий ручей. Вода в ручье оказалась чистой, родниково-холодной. Старшина с удовольствием напился. Наполнил водой флягу. Окунул в ручей голову. С силой растер лицо, шею. Вернулся на поляну.

Спала Галя, спал Неплюев. Глядя на лицо спящего радиста, Колосов подумал о том, что сон равняет и здоровых, и больных. Это кажущееся равенство происходит потому, подумал Колосов, что у спящих закрыты глаза. Сквозь глаза глядит на мир душа человека. Поскольку души у всех разные, рознятся и взгляды. Отсюда перемены во взглядах. Заболел Неплюев, изменился его взгляд. И ведь что обидно. Ранят, скажем, человека, можно хоть что-то предпринять. Кровь остановить, перевязать. От простуды, других болезней тоже лекарства есть. Тут не знаешь, с какой стороны подступиться. Спит, как нормальный, проснется — смотри за ним в оба глаза. Один Колосов мог бы и по минному полю пройти, не подорвался бы. С такой обузой не рискнешь. Не проберешься там, где можно было бы. «Нет, парень, с тобой мне не развернуться, — вздохнул старшина. — Видно, мало тебя гоняли в школе, плохо с тобой работали».

Война — работа. Сколько раз задумывался Колосов над сочетанием этих, казалось бы, несопоставимых слов. С учебных лагерей о них думал, то есть с того времени, когда был мир на земле. В учебных лагерях он проходил курс молодого бойца. Война, все, что выпадет с нею, предскажи ему кто-то его же судьбу, в то время показалась бы дикой фантазией.

Учебные лагеря на берегу Волги пользовались среди бойцов, новобранцев особенно дурной славой. В ходу была поговорка: кто, мол, в тех лагерях не бывал, тот и горя не видал. О тамошних сержантах, старшинах рассказывали были и небылицы. Об их бессердечии особенно.

Война — работа. Именно в учебных лагерях Колосов услышал впервые эти слова. Смысл слов понял значительно позже, когда началась война. Тогда, как и все, он не принимал муштры до одури, до гула в ногах, многокилометровых бросков по пескам и болотам, бега строем в противогазах, когда свой собственный пот разъедает глаза, заливает клапаны противогаза, от нехватки воздуха вылезают глаза из орбит, в висках будто молотом колотит. Не понимал целесообразности бесконечных ночных подъемов по тревоге, того обстоятельства, при котором обессиленных, доведенных до полнейшего безразличия людей заставляют окапываться, перелопачивать тонны земли, сооружать дзоты, блиндажи, землянки, после чего стоять на часах, не смея заснуть на посту. Как и многим, ему казалось, что над ним измываются, что подобную нагрузку нормальный человек выдержать не может.