Право на жизнь

— Отпустите его, и я уеду, — тоже отчего-то перехожу на сбивчивый шепот. — И Вам не придется тревожиться… я больше не доставлю Вам проблем…

— Не могу отпустить, Ардина, — чуть слышно, в нескольких миллиметрах от уголка моих губ. — Тебя — не могу…

У него свое решение «проблемы» в моем лице. Какой Воракис, какой Анхельм… А у тебя, Ардина, разве есть еще сомнения? А, будь что будет… Поднимаю взгляд — там все ответы, в темно-серых глазах. И будто молнией ударило. Вопроса еще не задано, а ответ уже обоим известен: да, только так!

Кто к кому первый потянулся не понять, да и не важно. Ни робости, ни страха, словно нет ничего естественнее этого единения. Порознь — вот что неестественно. Скользят сами руки, обвивают крепкую шею — хочется ближе, еще ближе, раствориться в осязании, срастись с ним кожей.

Летит на пол небрежно накинутый балахон, кажется, сама сбросила, не оставляя преграды горячим рукам… Те кончиками пальцев пробежались по обнаженным плечам, по открытой спине, словно проверяя звучание. И тело откликнулось послушным инструментом, выгнулось под накатившей волной дрожи. Во снах и десятой доли того не ощущалось, сейчас же будто по оголенным нервам прикосновения — и больно, и сладостно. И еще что-то нарастает изнутри, переполняет до краев. И чувство такое смутно знакомое, будто слышала раньше его отголоски…

Прижимаюсь сильнее, отбросив последние стеснения. Да, так, держите крепче, не выпускайте больше никогда, прошу… А дрожь все усиливается, гашу ее о мускулистое тело — не гасится… Своего дыхания давно нет — одно на двоих делим, сплелись накрепко губы, языки. А все равно что-то непонятное, непостижимое внутри — растет, давит, колотит уже как при лихорадке. Его светлость почуял неладное, разорвал поцелуй. Вцепилась крепче, не отпускайте, не сейчас!..

И взорвалось.

Нестерпимо яркий свет залил все вокруг, пронзил меня болезненной вспышкой, отпуская наконец в спокойные волны небытия…

— Ардина, Ардина!.. — слышу далекое эхо.

Выныриваю из белых вод нехотя, в них хорошо, спокойно. Столько лишних звуков вокруг, зачем… Какое-то яростное шипение, взволнованный голос. С трудом открываю глаза. В реальности все такое резкое, острое.

— Ардина, слава богам! — выдыхает его светлость. — Я сейчас же отнесу тебя к лекарям…

Я лежу на кровати, а белый свет все так же слепит. Гроршев белый бал, ругаюсь про себя, так ведь и глаза сломать недолго. Отвожу взгляд от белого мундира его светлости, а лучше не становится. Вокруг меня клубится ослепительно белая искристая магия. Стелется туманом по полу, взлетает вихрями до потолка. Глаза режет.

Прислушиваюсь к другим звукам, часто моргая — зрение и слух сейчас болезненны донельзя. Впилась глазами в черное пятно на плече Шентии. Греттен, ты-то откуда взялся? Ох, пожалуйста, не рычи и не мельтеши так…

— Не надо лекаря… Магическое перенасыщение… так госпожа Нерайя говорила… я просто не ожидала, что ее столько будет, а манса рядом не было. Она просто восстанавливается… ну… вот так.

Как — и объяснять не пришлось. Думаю, по зардевшимся щекам сам понял. Шумно выдохнула. Ну действительно, хватит самой себе врать. Беата была права, Свет Изначальный на сильных эмоциях восстанавливается. Удивлении, переживании. Страсти. И это по глазам понял. Изменился в лице, осознав произошедшее.

— О боги… Прости меня. Я не смог с собой совладать… — протянул ко мне руки, но тут же отдернул. — Я не должен был. Не имел права давить на тебя…

— Вы сожалеете о том, что сказали мне? Я пойму, Вам не стоит оправдываться…

— Нет! Ни о чем из сказанного, и готов повторить это снова. Ардина…

— Молчите. Прошу.

Еще слово от его светлости и меня накроет заново. Заклубились угрожающе потоки магии. Впервые такое вижу, раньше были скромные искорки, принять которые не составляло труда. А сейчас я и сама переполнена, и вихри вокруг стремятся наполнить — а некуда, свое-то наружу лезет. Надо просто отвлечься. Это, наверно, как с Тьмой — успокоиться и постепенно принять. Крыжт его знает, Света раньше столько не было. Фокусируюсь на мансе.

Чудище продолжает яростно орать на его светлость, перебирая все звуки своего немудреного алфавита. Гхр-ретч-чха-рргх! Тумк — это костяной головкой с оформившимся шипом с размаху бьет его светлость в ухо. Снова шипит и снова бодает, уже в шею. Его светлость терпит, виду не подает, но я-то знаю эти сомнительные ласки манса.

— Греттен! Перестань хамить!

— Он что… ругается?

— Ругается. И благодарит. Вот такое животное… своеобразное.

Манс наконец соизволил обратить на меня внимание. Мягко спрыгивает с плеча мне на грудь. Вытягивается в струнку, подрагивая тонким хвостиком, и втягивает в себя излишки Света Изначального из спальни. Укладывается, зевая, и начинает мерно тарахтеть. А меня снова накрывают теплые волны магии, унося в беззаботный сон. Чудище знает, как уложить в меня все это богатство. Вроде еще хочу что-то сказать, объяснить. На чужой кровати после всего произошедшего засыпать — ну такое себе. Но Греттену до того дела нет — проводник свою работу делает.

17