Право по рождению

Ульдиссиан не мог поверить, что разум Лилии настолько помрачён, что она может представить возможным что-то подобное. Тем не менее, если она говорила серьёзно, то это был скорейший и легчайший способ вернуть её к действительности.

Не говоря больше ни слова, фермер посмотрел на бушующее небо. Хотя он мог просто посмотреть на него и притвориться, что сосредотачивается, Ульдиссиан чувствовал, что это будет нечестно по отношению к его спутнице, хотя и был уверен, что ничего не случится.

Так что сын Диомеда зажмурился и напряг разум. Он желал, чтобы непогода прекратилась и небеса очистились. Он старался действовать со всей серьёзностью, пусть это и было только ради Лилии.

И он не удивился, когда всё осталось по-прежнему.

Он явно позволил заблуждению Лилии зайти дальше, чем позволил бы на его месте кто-нибудь другой. Фермер устало повернулся к ней. Он ожидал, что благородная дева расстроится, но на лице Лилии отражалось только терпение.

— Я сделал, как ты просила, и ты видела, что произошло… Вернее, не произошло, — сказал он успокоительно. — А теперь позволь мне увести тебя отсюда, Лилия. Мы должны найти место, где ты… Где мы сможем отдохнуть и собраться с мыслями.

К несчастью, вместо того, чтобы согласиться, Лилия продолжала выжидательно глядеть за его спину.

Наконец терпение Ульдиссиана подошло к концу. Лилия тронула его сердце, когда он впервые увидел её, но он больше не мог терпеть из-за этого её причуд. Хотя бы ради её собственного блага.

— Лилия, ты должна взять себя в руки! Я сделал, что ты просила, и…

— И это только что случилось… — проговорила она с возобновлённым обожанием. Лилия мягко взяла фермера за руки и развернула его в сторону деревни.

Ульдиссиан, готовый продолжать образумливать её, застыл с раскрытым ртом.

Солнце сияло над Серамом.

* * *

Великий Храм Триединого, расположенный в двух днях езды на юг от Кеджана, был пространным треугольным строением с тремя высокими башнями в каждом из углов. Сами башни были треугольными, и их стороны были украшены символикой одного из святых орденов. Треугольные окна тянулись с самого низа до верха башен.

Почти все остальные элементы постройки имели ту же тройственную природу. Чтобы добраться до входа, который был развёрнут к Кеджану, паломникам нужно было подняться на три площадки, причём каждый подъём насчитывал тридцать три ступени. На самом входе три массивных железных двери, так же треугольные, пропускали верующих в огромную приёмную залу.

Внутри, как водится, прихожан приветствовали величественные изображения трёх направляющих духов. Бала-Создатель располагался слева — двуполая фигура, одетая в облачение своего ордена. В руках у Балы имелись мистический молот и сумка, в которой, как проповедовали священники, находились семена всего живого. Как вся природа, так и архитектурные успехи людей находились под покровительством этого духа.

Диалон находился справа — мраморная статуя, во многом схожая с первой, только руками она прижимала к груди дощечки ордена. Диалон указал человечеству его предназначение, и на дощечках было записано, как достичь благодати. Как и в случае с Балой, на Диалоне было облачение цветов, отождествляемых с последователями его принципов — в данном случае принципов Предопределения.

А по центру стоял Мефис, который ничего не держал, но руки у него были сложены так, словно он самым нежнейшим образом убаюкивал младенца. Без Любви Созидание и Предопределение не могут благоденствовать — так учил верховный жрец — Примас — который, по слухам, был сыном самого Мефиса и потому так заботился о своей пастве.

Под каждой из гигантских статуй находилась ещё одна бронзовая дверь, ведущая в величественные залы того или иного ордена. Когда паломники или послушники делали свой выбор, они проходили в эти двери и слушали там наставления уже своего высшего жреца.

Надзиратели мира, облачённые в кожу и покрытые капюшонами стражи, которые носили символику всех трёх орденов на грудях, помогали вновь прибывшим сделать свой выбор. В каждой зале несколько сотен верующих могли одновременно преклонить колена для молитвы.

И когда появлялся сам Примас, стены между залами трёх орденов, которые, хотя имели каменные фасады, были деревянными, отъезжали в спрятанные ниши, и тогда все могли погреться в лучах милостивого присутствия верховного жреца. С помоста, возвышающегося над его последователями, лидер Триединого проповедовал слово Трёх.

Сегодня, тем не менее, верующие должны были молиться сами, ибо Примас держал совет с тремя своими излюбленными, с высшими жрецами каждого ордена. Главным среди них был высокий статный Малик, старший среди всех его ранга. Некогда услужливый агент, он поднялся до почётного поста путём предопределения, созидательного мышления и посвящения своему хозяину.

Он был — даже два других это знали — правой рукой Примаса.