Право последней охоты

После нескольких безуспешных попыток самостоятельно собрать и настроить автономный глубоководный зонд, Иган раздраженно оттолкнул от себя непослушное устройство. Предательская память в очередной раз его подвела, так что, похоже, придется обратиться к помощи документации. Лучше как следует отработать все здесь, в тиши и комфорте, чем лихорадочно пытаться сообразить что-то потом, в чистом поле.

Все инструкции, описания и схемы он хранил в железном шкафу, что стоял в самом дальнем углу подвала. Его приверженность старомодным бумажным версиям документов в эпоху голографических проекторов и персональных виртуальных ассистентов могла показаться странной, но ровно до тех пор, пока во время очередной вылазки на охоту не выходил из строя основной электрогенератор. Тут уж хочешь — не хочешь, а вспомнишь, как пользоваться обычным компасом и согреваться у потрескивающего костра. Так что Иган бережно хранил все бумаги, аккуратно складывая их на полки, но почти никогда не открывал его для того, чтобы что-нибудь, наоборот, достать. Когда-то он еще мог удержать всю требуемую информацию в своей голове.

Он подтащил стул к шкафу и сел прямо перед его распахнутыми створками. Вид забитых полок поверг Зверолова в уныние. Чтобы отобрать те документы, которые следует захватить с собой, придется перелопатить их все.

Когда он, регулярно чихая от поднявшейся в воздух бумажной пыли, вынимал бумаги со второго стеллажа, ему в руки упал втиснутый между книгами и задней стенкой шкафа пухлый потрепанный альбом. Иган непонимающе уставился на него, пытаясь вспомнить, откуда он здесь взялся, и почему оказался закопан так глубоко, словно был приговорен к забвению. Он положил его на стол перед собой и перевернул несколько страниц.

Внутри обнаружились бесчисленные изображения различных животных. Одни представляли собой быстрые наброски, очерчивающие только внешние контуры и основные детали, другие же отличались более тщательной проработкой, вплоть до отдельных усиков на задранных настороженных мордочках. Все рисунки отличало прекрасное знание предмета, от особенностей анатомии до характерных повадок.

Иган сразу опознал руку, что рисовала здесь — свою собственную. Звероловам часто приходилось прибегать к помощи рисунков, когда описание того или иного зверя ограничивалось лишь словесным портретом, да и то поверхностным и невнятным. Далеко не всегда удавалось сфотографировать выпорхнувшую прямо из-под ног птицу либо прошмыгнувшего перед самым носом зверька. Чтобы описать увиденное для других охотников и звероловов и попытаться выяснить, кого же ты повстречал, приходилось браться за стило или карандаш. Волей-неволей, но каждому Зверолову приходилось по совместительству быть еще немного и художником.

Вот только почему альбом? Иган всегда рисовал на планшете, и рисунки свои хранил в базе данных, из которой их легко и удобно пересылать всем интересующимся. Он никак не мог вспомнить, когда и почему он вдруг обратился к бумаге.

Иган перелистнул еще пару страниц и вдруг вздрогнул так сильно, что ударился коленкой о ножку стола. Размашистые, нервные линии, образующие множество острых зубцов, тянущиеся от них бледные шлейфы, углы, изломы… Это был даже не рисунок, а, скорее, выплеснутая на бумагу эмоция, яростная и безудержная. Она словно вонзилась ему прямо в мозг, вспоров какую-то защитную оболочку и выпустив его память на волю.

Он вспомнил — этот альбом скрашивал его однообразную тюремную жизнь. Спасаясь от скуки, Иган иногда рисовал в нем, по памяти воспроизводя внешний вид животных, которых ему доводилось встречать. Что же касается вот этого…

Освободившиеся от сдерживавших их оков воспоминания метались в голове, вызывая резкую боль в висках. Эти сны! Кошмары, что порой не давали ему спать по несколько ночей подряд! Безумные образы, расцарапывавшие оборотные стороны век всякий раз, когда он закрывал глаза!

Не в силах больше терпеть, Иган скатывался с койки на пол. Волоча за собой все еще плохо слушавшиеся ноги, он подползал к столу и открывал свой альбом. Он ломал грифели, рвал бумагу, пытаясь изобразить на ее листах видения, что пылали в его мозгу. Его рука, словно утратив все художественные навыки, судорожно дергалась, покрывая листы размашистыми ломаными линиями. Зубами обгрызая затупившийся карандаш, Иган выплевывал щепки и продолжал исступленно терзать измочаленные страницы, пока не засыпал прямо за столом. После того, как он таким вот образом немного сбрасывал пар, ему удавалось несколько ночей поспать без тревожащих сновидений. Потом все начиналось сначала.

Постепенно интенсивность приступов начала снижаться, и Игану все реже приходилось раскрывать альбом посреди глубокой ночи. Сны и по сей день навещали его, но теперь то были просто кошмары, после которых он, вытерев пот, еще мог перевернуться на другой бок и заснуть снова. Он затолкал свои рисунки в дальний угол шкафа и постарался забыть все, что с ним происходило в заключении. Воспользовавшись известными ему приемами самовнушения, он почти в этом преуспел.