Право, свобода и мораль

Перед судьей два преступника, один из которых, как видно из обстоятельств дела, невежественен и порочен и поддался очень сильному искушению под влиянием другого, человека образованного и занимающего высокое положение и совершившего преступление, за которое они оба осуждены, под воздействием сравнительно незначительного соблазна. Я позволю себе сказать, что любой судья в Англии, делающий какое-либо различие между ними, даст первому человеку более легкое наказание, чем второму52.

Конечно, нет практически никаких сомнений в том, что Стивен здесь верно описывает обычные воззрения, из которых часто исходят суды при отправлении уголовного правосудия, хотя, возможно, сегодня на этот счет имеется меньшее согласие, чем тогда, когда Стивен писал свою книгу. Несомненно, многие из тех, кто протестовал бы против поддержания сексуальной морали при помощи права, могут, тем не менее, признавать или даже настаивать на том, что большая порочность должна усугублять, а меньшая порочность – смягчать суровость наказания. Но из этого факта Стивен, подобно многим другим, выводит слишком многое. Он утверждает, что, если мы придаем значение тому принципу, что моральные различия между преступлениями должны отражаться в градации наказаний по закону, то это показывает, что целью такого наказания является не просто предотвращение действий, «опасных для общества», но «быть пресечением наиболее вопиющих форм порока»53. А если целью уголовного права является (или входит в нее) «поощрение добродетели» и «предотвращение порока»54, то отсюда следует, как он думал, что «оно должно ставить ограничения для порока не только в такой степени, в какой это всего лишь необходимо для явной самозащиты, но в целом на том основании, что порок – это плохая вещь»55. Поэтому мы можем делать наказуемыми по закону те действия, что осуждаются обществом как аморальные, даже если они не вредоносны.

Этот аргумент, конечно же, является non sequitur56, порожденным неспособностью Стивена увидеть, что вопросы «Какого рода поведение может обоснованно наказываться?» и «Насколько сурово мы должны наказывать различные преступления?» являются отдельными и независимыми вопросами. Есть много причин, по которым мы можем желать, чтобы юридическая градация серьезности преступлений, выражающаяся в шкале наказаний, не вступала в противоречие с обычными оценками их сравнительной порочности. Одна из них заключается в том, что такой конфликт нежелателен в силу простых утилитарных оснований: он может либо внести путаницу в нравственные суждения, либо породить неуважение к праву, либо и то, и другое. Другая причина в том, что принципы справедливости или честности по отношению к различным правонарушителям требуют, чтобы нравственно различимые преступления рассматривались различно и нравственно аналогичные преступления рассматривались одинаково. Эти принципы по-прежнему имеют широкое признание, хотя и верно, что имеет место все большее нежелание настаивать на их применении там, где это приходит в противоречие с обращенными в будущее целями наказания, такими как предупреждение преступлений или исправление преступника. Но те, кто признает, что мы должны пытаться привести суровость наказания в соответствие с нравственной тяжестью преступлений, тем самым не обязаны быть привержены воззрению о том, что оправданно наказание просто за аморальность. Ибо они могут совершенно последовательно настаивать, с одной стороны, на том, что единственным обоснованием для наличия системы наказаний является предотвращение вреда и что должно наказываться только причиняющее вред поведение, а, с другой стороны, соглашаться с тем, что, когда поднимается вопрос меры наказания за такое поведение, нам следует считаться с принципами, которые делают относительную нравственную порочность различных правонарушителей отчасти определяющим фактором строгости наказания.