Право учить. Повторение пройденного

— Этот человек совершил преступление.

— Я не судия, милорд, и никогда им не буду. Вы хотите услышать приговор из моих уст?

— Не совсем так, Мастер... — Льюс устремил взгляд вдаль, в темноту неба над оградой, недоступную свету факелов, щедро озаряющему двор. — Вы говорили, что любите охотиться, так вот вам шанс: разгадка тайны кроется в памяти мэнсьера. Бывшего. Попробуете её узнать?

Я улыбнулся и коротко поклонился герцогу:

— Благодарю за столь щедрый дар, милорд. Если вы не против.

— Разумеется. Действуйте, как сочтёте необходимым.

— Да, милорд.

Старик встретил мой взгляд презрительно сжавшимися губами, словно предупреждая: не скажу ничего. Но когда меня останавливали предупреждения?

— Не думал увидеться с вами вновь при таких печальных обстоятельствах, почтенный.

— К чему эти церемонии? — Ядовито выдавил мэнсьер. — Мы с вами — взрослые люди. Хотя...

Он снисходительно скривился, словно только сейчас отметил мой возраст.

— Не смотрите на моё лицо, почтенный: я прожил под лунами этого мира достаточно, чтобы говорить с вами на равных.

На самом деле, я мог быть и много старше старика, поскольку не имел понятия, как долго Остров, на котором прошли моё детство и юность, блуждал в Межпластовом Потоке. По здравому размышлению понимаю: чтобы втиснуть мне в голову необходимые знания, требовалась уйма времени. Вполне возможно, вдвое или втрое больше, чем видимый возраст моего тела по здешним меркам.

Конечно, моим словам снова не поверили, и я немного обиделся. Как раз в той мере, чтобы обзавестись здоровой злостью, потребной для ведения допроса:

— От кого вы узнали об отравленной воде?

Мэнсьер промолчал, но по дрожанию морщин на бледном лице стало ясно: старика удивил мой вопрос. Он ожидал в первую очередь всего, чего угодно: обвинений, насмешек, издевательств, только не вопроса, касающегося воды.

— Думаете, почему я не стал спрашивать о причинах, побудивших вас покуситься на жизнь герцога? Полноте! Эти причины ясны и круглому дураку. Мне даже не хочется знать, с какого перепуга вы решились вовлечь меня в свои злоумышления: с возрастом дряхлеет не только тело, но и ум человека.

Скрип зубов показал, что я двигаюсь в верном направлении, если намереваюсь лишить своего вынужденного собеседника душевного равновесия.

— Кто рассказал вам об отраве?

И вновь угрюмое молчание, слишком напряжённое, чтобы быть искренним.

Конечно, старику не угодно моё общество и неприятна моя персона. Понимаю. Но он не может не отдавать себе отчёт в том, что запирательство не приведёт к приемлемому результату. Проще говоря, чем упорнее мэнсьер не желает отвечать, тем больше оснований у герцога и у меня прибегнуть к методам, не влияющим на тела и души благотворно. И нам совсем не обязательно причинять боль самому обвиняемому: разумнее начать с членов его семьи.

Вообще-то, подобная практика не всегда оправдана и эффективна, потому что, как мне рассказывал мастер дознаний с пристрастием, обходительный и тихий Гебра Иль-Айхан, с которым меня столкнули судьба и поручение тогдашнего моего господина, иные упрямцы напротив, выжидают, пока в живых не останется ни одного их родственника, ближайшего или отдалённого, лелея в сознании мысль: если останусь один, то меня нечем будет шантажировать. Да, такие встречаются. Но большинство людей и нелюдей, попав в руки палача, покоряются совсем другому желанию — выжить. И по возможности, не нанести своим естественным стремлением вред любимым и родным.

Именно неуёмная тяга к жизни позволяет вызнавать тайны, почитавшиеся священными. А ещё — гаденькое существо по имени Месть, заставляющее одного желать другому тех же (а зачастую, ещё и больших) страданий. Всякое бывает. Но сколько бы причин не насчитывалось, много или мало, они были, есть и будут. А значит, славное дело дознания не исчезнет во тьме веков за ненадобностью.

Помнится, мы славно проводили время. Пили, слушали струнные напевы и сладкие голоса, вкушали лакомства, которыми нас мог одарить хозяин скромного хирмана. Меня в ту пору несказанно увлекала тема наказаний за преступление, потому что я был на грани совершения серьёзного проступка, и Гебра охотно делился со мной... Нет, не таинством ведения допросов, хотя из затейливого узора слов было почерпнуто многое: я узнал, к примеру, как и на какие чувства следует давить, чтобы достигнуть желаемого, да и кое-что ещё. Но главное, моему воображению было, где разгуляться, когда порядком захмелевший, но не утерявший чёткости речи Иль-Айхан в красках начал рассказывать об излюбленных инструментах своего ремесла и их применении. Кстати, после этих рассказов сон пришёл ко мне только на пятые сутки, и то неохотно. Но речь о другом.

Мэнсьер не желает отвечать на вполне безобидный вопрос. Почему? Стоит задуматься.