Право вернуться

— Хозяин тебе, значит, доверяет?

— Не в этом дело, — покачал головой он. — Я когда к нему попал, то был в шоке. Представь себя на моем месте! Ни еды, ни одежды нормальной. Джинсы, кеды, майка… Будто за пивом вышел.

— Да уж… Не позавидуешь. Ладно, бухти дальше.

— Ну вот, — он провел ладонью по бороде, — попал на ферму, лепечу что-то невнятное про моих друзей, лагерь и палатки. Хозяин таращится, как на идиота, а сам дробовик из рук не выпускает.

— Тебя приняли за блаженного?

— Именно, — он усмехнулся. — Никогда бы не подумал, что быть дурачком так выгодно. Я даже подыгрывал, изображая слегка помешанного. Поэтому и на ярмарку взяли. Меня и еще двух парней, которые у хозяина вроде охраны.

— Вот тут он прав, хозяин твой. Взял бы кого-нибудь из местных — они бы не просыхали, пока все деньги в салунах не оставили.

— Обжился немного, — продолжал рассказывать Семен, — начал присматриваться и понял, что занесло меня в другой мир. Потом заявился Фоули со своими людьми.

— И один из них отобрал у тебя ложку? — улыбнулся я.

— Глупо получилось. Сидел во дворе и кашу кукурузную ел. Какой-то бандит проходил, ложку увидел и забрал. Понравилась она ему, понимаешь… Ну а что я мог сделать?

— Все верно, — вздохнул я. — Но это и хорошо, что забрал. Рассказывай дальше.

— Ну вот… Добрались мы, значит, до Ривертауна, начали павильон строить к ярмарке. Тут я и услышал разговор рабочих, которые о новом помощнике шерифа рассказывали — Алексе Талицком, который брата ищет. Мне фамилия твоя показалась странной, а тут еще про ложку упомянули, которую ты на трупе нашел и так разозлился, что одному парню руку сломал.

— Сломал по другому поводу, но это не важно. Почему ты решил, что я из нашего мира?

— Одежда, походка, и ты, когда пишешь, карандаш держишь правильно.

— Здешний народ что, по-другому держит? Не замечал. Ладно, Сёма… Поздно уже, а тебе еще работать на своего эксплуататора. Завтра вечером встретимся, посидим, подумаем, как тебе помочь и куда пристроить. Нечего русскому парню на этого бандитского прихвостня горбатиться. Или у тебя другие планы имеются?

— Какие у меня планы? Только просто так с фермы не отпустят. Долг на меня повесили, за четырех бычков. Не углядел, волки задрали. Два года отрабатываю, а конца-края не видно.

— И много ты ему должен?

— Две сотни марок.

— Неплохие у него проценты… — присвистнул я.

Он кивнул и поднялся. Отряхнул одежду от налипшей древесной трухи и вдруг замялся.

— Саша… Как там… дома?

— Ничего нового. Ладно, ступай, Семен Покровский. Завтра поговорим.

— Хорошо.

— Слушай, а ты про «часовщиков» случайно ничего не слышал?

— Про кого?! — вытаращился Покровский. — «Часовщиков»?!

— Да это я так… Не обращай внимания, — отмахнулся я. — Мало ли…

Мы подошли к выходу из сарая. Я придержал Семена и выглянул наружу… Вроде тихо. Небо на удивление чистое, без облаков, и даже луна висит, как фонарь над входом в бордель. Пристань как пристань… Пустой берег, уставленный лодками, несколько штабелей бревен и полузатопленная баржа с полусгнившими бортами и торчащим костяком шпангоутов.

— Ты чего?

— Быстро поедешь — раньше помрешь. Слышал такую песню?

Мы успели выйти и сделать несколько шагов, как ахнул выстрел, и над бревнами вспухло белое пороховое облако. Каким-то чудом я успел толкнуть Семку в сторону берега. Сбил парня с ног, и мы покатились в липкую прибрежную грязь. Еще выстрел! Тягуче и очень противно. Пуля ударила в причальный столб, пробила гнилое дерево и ушла в реку. Семен барахтался в полузасохшей тине, а я смотрел в сторону этих невидимых стрелков и пытался нащупать револьвер.

24

— Как давно ты его знаешь? — спросил шериф.

— Несколько часов, — хмуро ответил я.

Он поморщился, разглядывая мою грязную и мокрую фигуру. На полу конторы собралась приличная лужа с клочьями зеленой тины, которые я нечаянно стряхнул с одежды, прибавив забот Роберту Грину.

Брэдли был не просто зол, а зол как старый черт. Основная причина такой реакции была вовсе не в глупой перестрелке на пристани, а в том, что я поперся на встречу в одиночку и никого не предупредил. Накосячил… Как там говорилось в известной стихотворной сказке? «Сознаю свою вину. Меру. Степень. Глубину. И прошу меня отправить на текущую войну!» Что-то мне подсказывало, что стрельбы и здесь хватит. С лихвой. Полной ложкой хлебнем. Со всем усердием и пониманием текущего момента.

— Сколько?!

— Понимаешь, Марк… Этот парень родом из моих краев.

— Да уж… Просто слов нет.

— Перестарался немного…

— Ну и видок у тебя, Талицкий! Краше в гроб кладут.

— Кто краше, пускай тех и кладут, — осторожно пошутил я.

— Вот убили бы тебя, — Брэдли разве что не рычал, — и что?! Ладно бы еще по серьезному делу пулю словил, все не так обидно! Ты, как последний болван, ломанулся на встречу с этим деревенским дурачком! У него не только голова, но и задница соломой набита!

— Это ты зря, Марк! Сэм не дурак. Натерпелся немного, вот и переклинило парня.

— Тьфу… — плюнул Брэдли и замолчал. Несколько секунд гневно сопел, потом немного успокоился и посмотрел на меня. — Что доктор сказал?

— Жить будет. Пуля прошла по касательной.

— Сам как?