Право записывать

– Вот вы написали про клеветницу Соловьеву. И зачем только она клеветала? Невозможно понять. Женщина, сидишь в тепле, платят тебе зарплату – ну и помалкивай. А она доносы строчит. Все плохие, она одна хорошая. Вот я вам сейчас тоже про одного клеветника расскажу. Он нам родственник. Но далеко, далеко, почти, можно сказать, никто. На какую гулянку ни придет – сразу шум устраивает. На заводе то же самое – выпьет и круг почета делает – обходит всех и каждому что-нибудь этакое скажет. Прямо в цель – ты, мол, сволочь, а ты, мол, жулик. А за что, про что – неизвестно.

А еще у меня сосед. Сильно пьющий. Я рассуждаю так: напился? Ну и сиди у себя в комнате и безобразничай там. Но тоже – не свыше нормы, поскольку комната у тебя не изолированная. А он, понимаете, не только выпивает, но и пацана своего бьет. Семи лет нету, а его бьют, один раз чуть голову не пробили. Я сказал ему – ударишь его еще раз, я тебя под суд отдам. А он: Мой ребенок, что хочу, то и делаю. А я ему: «Не твой, а общий, раз у тебя такая установка». С тех пор не пьет, а мальчик оживел.

* * *

Давайте по фактам, а не по логике.

* * *

– Статья 58-гроб-десять.

* * *

19 апреля 65 г.

Под открытыми больничными окнами стоит женщина и заклинает:

– Всё будет хорошо! Всё будет хорошо!

Тот, кому это говорится, должно быть, не очень верит. Но голос выкликает всё надрывнее:

– Всё будет хорошо, всё будет хорошо.

* * *

Холодные апрельские сумерки. По бульвару идет старушка: оглядывается, оступается, постоит, подумает, опять пойдет.

– Бабушка, вы куда идете?

– В Тверь…

Жутковато…

* * *

«Мысли едва ворочаются, как раздавленные крабы» – вот это со мной и происходит сейчас (22 апреля 65 г. Больница) – Ренар, Дневник.

* * *

«Отец и мать всем обязаны ребенку. Ребенок им не обязан ничем». (Жюль Ренар. Дневники. 141 стр.)

* * *

«Часы отвращения, когда хочется не иметь никакого отношения к самому себе» (там же, стр. 265).

* * *

«Каждое утро при пробуждении ты обязан говорить: “Я вижу, я слышу, я двигаюсь, я не страдаю. Спасибо! Жизнь прекрасна”. (Стр. 458, там же.)

* * *

«Мучиться от одиночества и искать его…» (Там же.)

* * *

Яркий голос соловья[153] – надо же уметь ТАК сказать!

* * *

Еще крик под окнами больницы:

– Ба-а-бушка! Выйди! Ба-а! Выйди!

* * *

К одной из девочек в круглосуточном детском саду – двухлетнему заморышу со сплющенным личиком и кривыми, радугой, ногами – ходили только брат и сестра. А мама всё не шла. И на четвертый или на пятый раз, когда мама не пришла, эта девочка, не умевшая говорить ни слова, вдруг с плачем вытолкнула первую фразу:

– А мама-то всё на работе! – мама, которая, тем временем, умерла.

* * *

20 мая 65 г.

Вчера умерла женщина после такой же операции, что у меня. Накануне ей исполнилось сорок лет.

* * *

Мы имеем факты грубостей и чаевых.

* * *

Столовая в сорок посадочных мест.

* * *

Подрался с Труфановым и применил нож.

* * *

– У меня настроение не в тех оттенках.

* * *

– У нас уже имеются должные ростки среди населения.

* * *

– Общественного лица не имел по причине фронтового ранения.

* * *

– Я скажу по линии баритонов.

* * *

«Он оскорбил меня разными поименованиями, как-то: сволочь».

* * *

Следующая запись – пародия Ф.А. на монолог ее хорошего знакомого, писателя Н. Д. Оттена[154].

В 1919 г. Евгений Иванович Замятин[155] чувствовал себя так, будто он держит в обеих руках разорванную цепь культуры, которую только ему дано соединить…

Происходит одна очень простая вещь… Происходит одна любопытная вещь…

Катулл[156], будучи обманутым своей возлюбленной, как кость бросил бессмертие своему сопернику… Когда в 1916 году у нашего швейцара Никифора умерла жена, мой отец надел креп на рукав и пошел к нему… Он не поручал этого своей секретарше…

Кстати, я вспомнил одну вещь. Однажды, это было под Ленинградом, кажется, в Репине, старик Эйзенштейн сказал мне: знаете, Коля, должен сказать вам одну любопытную вещь. Я окончательно понял: кино – самое массовое из искусств. Я хотел бы, Коля, чтобы вы вдумались в мои слова.

Я вдумался. И я понял одну очень любопытную вещь…

Да, удивительная, разительная вещь… Кино, действительно, тут уже совершенно не может быть спору, самое массовое из искусств. Не спорьте, Фрида: самое!

Удивительная все-таки штука, давайте наконец подумаем, Фрида, для чего служит пища, которую мы поглощаем: а) она питает стенки желудка, б) попадает в вены, в капилляры, и наконец…