Правонарушительницы. Женская преступность и криминология в России (1880-1930)

Для большевиков борьба с самогоноварением не сводилась только к конфискации имущества и аресту самогонщиков; речь шла о борьбе за внедрение нового образа жизни взамен старого и об улучшении здоровья населения[245]. Большевики были убеждены, что только неустанная борьба приведет их к победе. Комиссары юстиции (Курский) и здравоохранения (Семашко) объединили усилия и в начале июня 1923 года выпустили совместный циркуляр, согласно которому кампания по борьбе с самогоноварением должна была развернуться прежде всего «в волостях и уездных городах с тем, чтобы эти процессы могли иметь агитационное значение в крестьянской среде, где наиболее развито изготовление самогона». Руководить кампанией должны были специалисты из местных органов здравоохранения, выводя борьбу с самогоном из узких рамок залов суда на более широкую арену здравоохранения, пускай и при содействии и поддержке правосудия[246].

К 1923 году антисамогонная кампания уже была в полном разгаре. По словам Д. Князева, члена особого комитета Московского народного суда, созданного для слушания дел о самогоноварении, за первые два месяца существования комитета было разобрано 1735 дел и конфисковано имущества на 193 073 рубля [Князев 1922: 48]. По словам другого специалиста, только в 1922 году виновными по статье 140 были признаны 15 406 человек, а с 1921 по 1923 год число арестов за преступления, связанные с самогоном, выросло в РСФСР на 535% [Аронович 1924: 175; Шкляр 1923: 125][247]. Если в 1920 году только 5% дел, которые слушались в московских народных судах, были связаны с самогоном, то к 1923 году они уже составляли около 95% всех экономических преступлений [Гернет 1922а: 97; Смирнов 1924: 5]. Число лиц, привлеченных к ответственности за самогоноварение, в начале 1920‑х росло стремительнее, чем число обвиняемых по любой другой уголовной статье. Согласно статистике, собранной криминологом А. Н. Учеватовым, преступления, связанные с самогоном, в 1921 году составляли 4,5% от общего числа, а к 1923 году — уже 25,2% [Учеватов 1925: 21][248]. Более того, 55,7% всех преступлений, расследованных милицией в 1923 году, были преступлениями против порядка управления, 65% из них были связаны с производством и продажей самогона [Халфин 1924: 24][249]. Только с апреля по июнь 1924 года милиция РСФСР рассмотрела 69 328 дел самогонщиков — это составляло 47% всех преступлений, зарегистрированных за этот период [Семенов 1925: 38]. Это означало, что на борьбу с самогоном были брошены значительные ресурсы. Согласно официальной статистике за 1924 год, приговоры за преступления, связанные с самогоном, составляли 40,4% всех экономических преступлений и 29,3% общего числа приговоров, вынесенных в СССР [Статистика осужденных 1927: 88-95][250]. Разумеется, как отмечает Тарновский, такой рост совсем не обязательно был связан с ростом числа лиц, которые гнали самогон и торговали им, скорее с масштабными усилиями советских правоохранительных органов, направленными на борьбу с этим преступлением [Тарновский 1923: 114][251].

Масштабный успех кампании, о чем свидетельствовало большое число вынесенных приговоров, привел в начале 1924 года к пересмотру подходов к ней и к внесению новых изменений в статью 140 — возможно, это стало откликом на неспособность системы справиться с таким количеством правонарушителей. Изменения давали право выносить более мягкие приговоры (принудительные работы на короткий срок) в тех случаях, когда причиной совершения преступления были тяжелые материальные условия [Аронович 1924: 191]. Кроме того, в конце 1925 года государство вернуло себе монополию на производство и продажу алкоголя. Выбросив на прилавки дешевую водку в больших количествах, правительство нанесло тяжелый удар по самогоноварению, фактически искоренив в городах этот рынок. Этот успех повлек за собой очередной пересмотр законов, направленных против самогоноварения, внесение новых изменений в Уголовный кодекс в начале 1927 года: преступления, связанные с самогоном, более не предполагали уголовного преследования, на чем кампания против самогонщиков и завершилась [Литвак 1992: 77][252].

Как оценивали криминологи самогонщиков, которые буквально наводнили тюрьмы по ходу этой кампании? Вопреки собственному утверждению, что в сельской местности чаще происходят тяжкие преступления, криминологи классифицировали связанные с самогоном преступления как «сельские», то есть те, которые не предполагают никаких насильственных действий, однако происходят по большей части на селе[253]. То, что производство самогона практически не требовало никаких особых навыков, дополнительно укрепляло его связь с типично «сельской» преступностью. Это подтверждала и официальная статистика согласно которой в 1924 году 79,9% всех дел против самогонщиков были связаны с сельской местностью [Статистика осужденных 1927: 90-91].