Православие и русская литература в 6 частях. Часть 2 (I том)

Но не простится правдой Бога

Его последняя хула…

Не от меча погибнет он земного,

Мечом земным владевший столько лет, —

Его погубит роковое слово:

«Свобода совести есть бред!» (2, 162)

В католическом отступничестве Тютчев видит «тяжкий тысячелетний грех» (стихотворение «Свершается заслуженная кара…», 1867). Подобно славянофилам, заметим, он нигде не говорит о «разделении Церквей», но всегда об отделении, отступничестве католического мира от единства веры, от Православия.

В своих наблюдениях над католичеством Тютчев близок многим западникам. Так, его негодование на католический дух несвободы живо заставляет вспомнить рассуждения на эту же тему у католического священника Печерина. Абсолютно совпадает Тютчев с Чаадаевым во мнении, что католицизм устраивает «Царство Христово как царство мира сего»¹⁷³. Правда Чаадаева это приводило в восхищение, Тютчев же усматривает в том едва ли не главную причину всех нестроений и пороков Запада. «…Разве присваивать себе Божественное не значит то же, что отрицать его?»¹⁷⁴— задает он риторический вопрос в статье, специально посвящённой порокам католического бытия, — «Папство и римский вопрос» (1849).

Привязанная к чисто земным интересам, католическая церковь оказывается поглощённой, по убеждению Тютчева, даже не человеческим Я, но римским Я— что ещё мельче и губительнее для неё. Там, где господствуют земные интересы, человек отрывается от Бога и оказывается предоставленным самому себе, его же Я оказывается «противным Христу по существу»¹⁷⁵. Следствие не заставляет себя ждать — революция, разрушительная для бытия человека дьявольская приманка. О революции Тютчев годом ранее (в статье «Россия и революция») писал: «…Чувство смирения и самоотвержения, составляющее основу христианства, она намерена заменить духом гордости и превозношения, благотворительностью вынужденной; и взамен братства, проповедуемого и принимаемого во имя Бога, она намерена утвердить братство, налагаемое страхом…»

И следом иронически присовокупил: «За исключением этих различий, её господство действительно обещает обратиться в царство Христово»¹⁷⁶. Должно признать, что взгляды Тютчева весьма родственны тем идеям, которые несколько позднее будет развивать Достоевский. Своё понимание папизма как тёмной греховности, как отступления от христианства поэт незадолго до смерти ясно выразил в стихотворных строках («Ватиканская годовщина», 1871):

Был день суда и осужденья—

Тот роковой, бесповоротный день,

Когда для вящего паденья

На высшую вознёсся он ступень, —

И, Божьим Промыслом теснимый,

И загнанный на эту высоту,

Своей ногой непогрешимой

В бездонную шагнул он пустоту, —

Когда, чужим страстям послушный,

Игралище и жертва тёмных сил,

Так богохульно-добродушно

Он божеством себя провозгласил…

О новом бого-человеке

Вдруг притча создалась — и в мир вошла,

И святотатственной опеке

Христова Церковь предана была.

О, сколько смуты и волнений

С тех пор воздвиг непогрешимый тот,

И как пред бурей этих прений

Кощунство зреет и соблазн растёт.

В испуге ищут правду Божью,

Очнувшись вдруг, все эти племена,

И как тысячелетней ложью

Она для них вконец отравлена.

И одолеть она не в силах

Отравы той, что в жилах их течёт,

В их самых сокровенных жилах,

И долго будет течь, — и где исход?

…………………………….

Но нет, как ни борись упрямо,

Уступит ложь, рассеется мечта,

И ватиканский далай-лама

Не призван быть наместником Христа (2, 230–231).

С болью отметил Тютчев рабское следование иноземному суемудрию — идеям прогресса и цивилизации, — каким постепенно заражалась Россия. Они и сами-то фальшивы, ибо бездуховны, но подражание чужеродным образцам вдвойне отвратительно:

Куда сомнителен мне твой,

Святая Русь, прогресс житейский!

Была крестьянской ты избой—

Теперь ты сделалась лакейской (2, 145).

1860-е гг.