Православие и русская литература в 6 частях. Часть 4 (III том)

«Мертвящая пышность наших архиереев, с тех пор как они стали считать её принадлежностью своего сана, не создала им народного почтения. Народная память хранит имена святителей «простых и непростых», а не пышных и не важных. Вообще «непростых» наш народ никогда не считает ни праведными, ни богоугодными. Русский народ любит глядеть на пышность, но уважает простоту, и кто этого не понимает или небрежёт его уважением, тем он и платит неуважением же. Не говоря о скверных песнях и сказках, сложенных русскими насчёт архиереев, и не считая известных лубочных карикатур, где владыки изображаются в унижающем их виде, одни эти церковные картины Страшного суда с архиереями, связанными неразрывною цепью с корыстолюбивым Иудою, показывают, что «любление» пышности архиерейской стоит не высокой цены и выражает совсем не то, что думают некоторые стоятели за эту пышность. Она скорее всего просто следствие привычки, вкуса, воспитанного византизмом и давно требующего перевоспитания истинным христианством. Тот же самый простой народ, которому будто бы столь нужна пышность, узнав о таком «простом владыке», как живший в Задонске Тихон, ещё при жизни этого превосходного человека оценил его дух и назвал его святым. Этот самый народ жаждал слова Тихона и слушался этого слова более, чем всяких иных словес владык пышных» (6,448–449).

Лесков утверждает, что переход к простоте уже совершается, ибо «наши лучшие архиереи этого хотят. Откидывая насильственно к ним привитой и никогда им не шедший этикет, они сами хотят опроститься по-русски и стать людьми народными, с которыми по крайней мере отраднее будет ждать каких-либо настоящих мер, способных утолить нашу религиозную истому и возвратить изнемогшей вере русских людей дух животворящий» (6,439).

При всей внешней справедливости суждения Лескова — настораживает противопоставление «византизма» и не вполне внятного истинного христианства. Недаром и за образец для русских архиереев предлагается епископат западных конфессий. Тут дело, кажется, не в одной внешности, но за нею стоят соображения и внутренней переориентации Православия, большего сближения его с инославными. Что Лескову эта мысль близка — известно.

Само великолепие храмового убранства и облачения священнослужителей Православной Церкви не есть следствие чьих-то индивидуальных амбиций или стремления к роскоши, но символизация красоты горней. Недаром же послы святого равноапостольного князя Владимира, отправленные в Византию для испытания Православия, свидетельствовали о своём состоянии во время богослужения: не знали, на небе они или на земле. Протестантская скудость в этом отношении есть невольное подтверждение духовной бедности — это хорошо почувствовал в своё время Тютчев («Я лютеран люблю богослуженье…»).

Подобно Толстому, Лесков отверг полноту Истины в Православии на основании дурного силлогизма: поскольку все претендуют на истинность своего вероучения, а в полноте её нет ни у кого, то нет её и в Православии. В одном из писем его (к А.И.Пейкер от 21 декабря 1878 года) читаем именно о том: «Исправляли меня и раскольники, и католики, и другие, их же имена Сам Господи веси, — включительно до лорда Редстока, и всякий из этих «справщиков» смело уверял и нагло доказывал, что истина во всей её полноте ужилась только с ним и лежит в его жилетном кармане, а я этому не верил и не поверю, потому что имею большое почтение к истине»³⁷⁷.

Лесков и здесь мыслит по-протестантски: каждый обладает как бы частицей истины, для полноты необходимо объединиться, одолевши все различия, в том числе и внешние. «С водою выплеснуть ребёнка»— так об этом можно сказать, применительно к лесковским идеям перевоспитания православных истинным христианством. Против простоты возражать не приходится, да есть простота — хуже воровства.

За внешней «пышностью», проистекающей из «византизма», кроется для Лескова и внутренняя порча русского духовенства.

В целом духовенство предстаёт у Лескова в непривлекательном облике. Оно являет «для мало-мальски наблюдательного глаза удивительную смесь низкопоклонства, запуганности и в то же самое время очезримой лицемерной покорности, при мало прикровенном, комическом, хотя и добродушном, цинизме» (6,548). Оно корыстолюбиво, властолюбиво, тщеславно, трусливо, лицемерно, невежественно, маловерно, склонно к доносам и склокам, «ханжески претенциозно»… и так далее, и так далее, и так далее…

Пересказывать содержание лесковских сочинений в подтверждение того — всё равно что сплетни распространять. Что сказано — того и достаточно.

Важнее: изображаемое воспринять как должно по истине, то есть таким образом, чтобы восприятие это не исказило нашего отношения к реальности: к Церкви в её бытии, к Православию, к миру как творению Божию, к себе в этом мире.