Православие и русская литература в 6 частях. Часть 4 (III том)

Вот ещё пример толстовского очуждения: Москва сгорела не потому, что её кто-то поджигал, а оттого, что некому было тушить многие неизбежные случайные загорания. Тушить же было некому, поскольку москвичи покинули город. «Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из неё. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители её не подносили хлеба-соли и ключей французам, а выехали из неё» (6,401).

Покинули же город москвичи, движимые скрытою теплотою патриотизма, которая была усилена победою на Бородинском поле (именно поэтому Бородино было победою, а не поражением). Но и до Бородина теплота эта была слишком ощутима и направляла те действия москвичей, которые определили общую победу во всей войне. «Та барыня, которая ещё в июне месяце со своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и с страхом, чтобы её не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию» (6,316).

Чувство, которое двигало поступком москвичей, было чувством естественным, натуральным. «Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.

<…> Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли, или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего» (6,315–316).

Следовательно: если руководствоваться именно естественными стремлениями, то тем возможно достигнуть подлинной (а не надуманной, фальшивой) цели.

Являются ли такие действия сознательными, целенаправленными? Нет. Ибо москвичи не ставили перед собою никакой цели, не сговаривались («покинем Москву, её некому будет тушить, и это приведёт к поражению французов»— или что-нибудь вроде того) — утверждать сознательность таких действий было бы смешно и неумно. «Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожжённой (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа» (6,316).

Является ли такое действование москвичей волевым? Несомненно. Ибо именно своею волею они осуществляли то, что потребовало от них натуральное стремление.

Вот как вершатся, по Толстому, исторические события: волевым бессознательным действием многих и многих, кто слушается своего естественного чувства.

Позднее, вырабатывая собственное религиозное мiросозерцание, Толстой утверждал: узнать волю Божию можно лишь посредством узнавания истинной своей воли — она всегда совпадает с высшею. Зачаток такой убеждённости наблюдается уже в «Войне и мире».

Но что необходимо для бессознательного ощущения, этого естественного чувства, натурального стремления? Нужно пребывать насколько возможно ближе уровню мужика, уровню народного понимания жизни.

Такова Москва. Именно поэтому она и смогла совершить подвиг, определивший поражение неприятеля.

«Всем народом навалиться хотят, одно слово — Москва. Один конец сделать хотят», — слышит Пьер слова простого солдата перед Бородинским сражением. «Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял всё то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой» (6,217). Вот так, во внешне неясном выражении, но в понятной всякому русскому человеку сути своей — ощутимо проявляется мысль народная, определяющая смысл исторической эпопеи Толстого. (Заметим, что фраза солдата наполовину подлинна: заимствована из записок «кавалерист-девицы» Н.А. Дуровой²¹.)

Петербургское салонное общество на подобное не было бы способно, как неспособно оно и к пониманию смысла всей истины исторических событий. Это видно хотя бы из самой реакции Петербурга на весть о Бородине и оставлении Москвы.

Точно так же бессилен перед пониманием совершающегося Наполеон, который, по фальшивым меркам, есть победитель Бородина и обладатель славы завоевателя Москвы. Он исполняет роль величественного вершителя истории, строит планы относительно тех благодеяний, коими намерен осчастливить москвичей. И вот оказывается: победа, слава и величие эти — пустой звук. Благодетельствовать просто некого. Никчёмная же слава не спасает «победителя» от гибели, которая приходит к нему в результате бессознательных волевых действий людей, не нуждающихся в благодеяниях и движимых лишь скрытым чувством патриотизма.