Вот откуда легко просматривается истинная цель Воланда (а и Булгакова, несомненно): десакрализация земного пути Бога Сына, десакрализация Голгофы — что и удаётся ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто же заурядный обман критиков и читателей замыслил сатана, создавая роман о Иешуа, — ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса о Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоённо изумляется, как точно «угадал» он давние события. Подобные книги не «угадываются»— они вдохновляются извне. И если Священное Писание — богодухновенно, то источник вдохновения романа о Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления.
Поэтому печально неверны рассуждения некоторых критиков по поводу одного из десятистепенных эпизодов романа Булгакова, а именно того места, когда попытавшейся поднять руку для крестного знамения кухарке Азазелло грозно крикнул: «Отрежу руку!» (788). Это якобы подчёркивает страх бесов перед всяким напоминанием о крестной жертве Спасителя. Но крестная жертва в романе уже десакрализована, так что и бояться её нет нужды сатанинскому племени, обновившему при содействии такой десакрализации свою мистическую силу. Злоба (а не страх) Азазелло вызвана, можно предположить, отношением к крестному знамению как к просто враждебному мистическому знаку — и такое понимание эпизода подкрепляется именно мистическим характером всей образной системы романа Булгакова.
Повествование сатаны включается Булгаковым в сложную мистическую систему всего романа «Мастер и Маргарита». Собственно, название романа затемняет подлинный смысл произведения: внимание читателя сосредоточивается на двух персонажах романа как на главных, тогда как они являются лишь подручными истинного главного героя. Каждый из этих двоих выполняет особую роль в том действе, ради которого Воланд прибывает в Москву Если взглянуть непредвзято, то содержание романа, легко увидеть, составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (всё то вторично), но хроника одного из визитов сатаны на землю: с началом оного начинается и роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в 13 главе, Маргарита и того позднее — по мере возникновения потребности в них у Воланда.
Нужно отметить ещё одну роль образов Мастера и его возлюбленной в структуре романа: они отчасти отвлекают на себя внимание читателя, служа прикрытием для подлинного мистического смысла произведения. Булгаков вообще, создаётся впечатление, пытается всячески закамуфлировать свой замысел. Приёмов у него множество. Так, кощунственное изображение Престола христианского храма в обиталище Воланда маскируется шутовским шахматным поединком между Воландом и котом (они используют для этого именно Престол с зажжённым на нём семисвечником) — дополнительное глумление, но и отвлекающий маневр. Кровавая жертва, убийство барона Майгеля, воспринимаются невнимательным читателем как справедливое возмездие губителю-доносчику. И т. д. Обилием отвлекающих подробностей затемняется и сама цель визита Воланда в Москву.
Напомнив давнюю истину:
Между событиями в Ершалаиме и в Москве — неразрывное единство. Их нельзя разделить, московские главы невозможно понятъ без ершалаимских.
События в Москве разворачиваются (как и в Ершалаиме) на Страстной седмице, начинаясь в Великую Среду — по календарю 1 мая 1929 года. Само появление сатаны в день памятного всем «пролетарского праздника» симптоматично, но можно вспомнить также, что ещё по средневековым верованиям бесовская сила разыгрывается, устраивая свои шабаши, именно в ночь на первый день мая. Сопряжение важнейшего периода в церковном богослужебном круге с подобной бесовщиной не должно пройти мимо нашего внимания.
По остроумному замечанию Морова, происходит дьявольская диффузия, дающая возможность нечистой силе совершать свои фиглярства параллельно церковному бытию.
Так, в то время, когда в храмах читается евангельский текст о женщине, разбившей алавастровый сосуд с миром, чтобы возлить его на голову Христа