Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

«…В себе самом он более всего ценил незамутнённый, полный восхищения взгляд, прозревающий цельность. Переживание этой цельности, или, как часто пишет Пришвин, ЦЕЛОГО, олицетворяется в его понимании с переживанием ПРИРОДЫ и себя как части её. Переживание это непосредственно и религиозно, и совсем не случайно закрепляется оно в категориях милых и привычных русскому сердцу — категориях православной церковности. В своих дневниках Пришвин литургизует восприятие природы»⁶⁶.

Литургическое восприятие природы, по мысли исследователя, проявилось у Пришвина в связи с его «глубоким проникновением в законы цикличности», наблюдённые им в природе. Это может быть признано правомерным лишь при одном условии: при глубокой вере в Бога-Творца. Однако веру в Бога Пришвин сознаёт как нечто вторичное по отношению к вере в человека. Среди дневниковых записей есть и такая:

«Да, это очень верно, что я держусь верой в людей и что в Бога начинают, должно быть, по-настоящему верить, когда теряют последнее зерно веры в человека».

Его называют «одним из создателей современного планетарного мироощущения — представителем русского космизма, чьи идеи перекликаются с сочинениями Н.Н.Фёдорова, В.И.Вернадского, А.А.Ухтомского, А.Ф.Лосева»»⁶⁷.

Отчасти Пришвин вышел здесь на проблемы, которые ныне называются экологическими, но мысль его пыталась проникнуть глубже. Петроченков пишет об этом: «В представлении Пришвина любые процессы, нарушающие сбалансированное бытие вселенной, как бы малы и незначительны на первый взгляд они ни были, неизбежно отзываются на всём существе жизни, на всём разнообразии её неповторяющихся форм. Нарушается не только гармония, но и сам творческий дух теряет свою одухотворяющую силу. «Спасать мир надо не гордостью человека своим сознанием перед миром низших существ, а согласованием творчества своего сознания с творчеством бытия в единый мировой творческий акт», — отмечает он».

Пришвин размышляет о «планетарном дыхании», которое охватывает пространство и время во всеобщем бытии. И опять: такое рассуждение можно принять к осмыслению лишь при сопряжении его с верою не в космос, как некий «дышащий» организм, но — в Творца-Вседержителя этого космоса.

Все прежние искания Пришвина «крутились» вокруг вопросов веры. А если ставится вопрос о вере, то тем самым ставится и вопрос о Боге.

Вот примечательная запись в Дневнике Пришвина:

«…Согласованности с целым в человеке отвечает только религия, <…> весь смысл возникновения Бога у человека и религии состоит в необходимости согласия с миром, которым обладает непосредственно вся тварь. Вот к этому бы жизнь свою привести и, оставив это за собою, перейти к единству. И если умереть в сознании единства, преодолевающего жизнь, то это и будет достижением бессмертия».

Значит: Бог есть то, что завершает идею всеединства бытия в космическом масштабе. Ведь если имеется единство, то нужно начало (или сила), такое единство определяющее. Это начало и есть Бог. Идея Бога вытекает из потребности поддерживать идею единства. Бог «возникает» у человека из «необходимости согласия с миром». То есть: в таком антропоцентричном миропонимании Бог становится чем-то вторичным, рационально необходимым, но не является, что отсюда следует, ни Творцом, ни Личностью-Вседержителем, а представляет Собою как бы некую сущность, мыслящую и мыслью обеспечивающую единство бытия? Сведение понятия Бога к понятию космического разума, как это делает Пришвин, ничего иного, кажется, дать не может.

По сути, Пришвин весьма недалёк от Толстого, его религия представляется в некоторых моментах близкой тому, что мы видели и у Толстого. Недаром руссоистско-толстовская вера в «естественные» гармоничные законы бытия была присуща, хотя бы отчасти, и Пришвину: на этой вере он основывал свой жизненный оптимизм.

Пришвину последнего периода жизни приписывают православное миросозерцание. Но мировоззренческая близость Вернадскому и Фёдорову, о которой при этом говорят как о чём-то бесспорном, с православностью несовместна. Вопрос ещё требует дальнейшего изучения.

Полезно сознавать: совпадение некоторых внешних признаков между двумя системами ещё не делает эти системы тождественными. Необходимо сопоставить основополагающие идеи миросозерцания писателя и догматы православного вероучения. Можно, конечно, условно допустить понимание Бога как космического Разума, но это будет лишь одним из свойств Бога, но не всеобъемлющей Его сущностью.

В дневниковой записи 13 июня 1952 года писатель выразил одно из коренных своих убеждений последних лет жизни: «Быть русским, любить Россию — это духовное состояние». Мысль привлекательная. Но что значит: быть русским? По Достоевскому ли: быть русским значит быть православным—? Или принадлежать к некоему природному единству? Биографы отмечают малоцерковность Пришвина. Осмысление же русского начала вне Церкви и Православия неизбежно приведёт к тёмной духовности.