Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

Начало развития души — детство. «В судьбе, вкусах и характере человека огромное значение имеет его детство, влияние людей, среди которых воспитывался он и вырастал. Слова, которые слышали мы от своей матери, цвет увиденного над землёй неба, ласковое тепло земли, берёзки под окном родного дома навеки остаются в памяти нашей» (4,417). Детство — самое милое время для Соколова-Микитова, время счастливых озарений, непрекращающегося поэтического восхищения миром, время безтрагедийноев основе своей. «Самые яркие радости в детстве: тёплый свет домашнего уюта, материнской и отцовской любви, своя любовь к открытому светлому миру». В детстве исток ясности и чистоты души художника. «Лучшую пору жизни моей — детство — провёл я в деревне. И с этой драгоценной порою связано всё, что есть во мне лучшего. Всё, что окружало меня, было наполнено особенным, русским, простым, добрым духом».

Об этом счастливом времени — одно из самых поэтичных произведений Соколова-Микитова — повесть с классически простым название «Детство» (1929).

Эта повесть может показаться поначалу странным произведением. Да и можно ли назвать это повестью? На поверхностный взгляд, тут лишь отдельные наброски, эскизы, не составляющие единого целого. Их не скрепляет то, к чему мы привыкли — сюжет, — в них нет единства действия, нет последовательного рассказа о событиях, нет как будто и логического завершения повествования. Автор то поведает нам о ком-то из своих родственников, то о случайном мужике, то вдруг вспомнит сказки, какие рассказывал когда-то отец, то начнёт описывать поездку в некое Вербилово, но только начнёт, и мы так и не поймём как будто, зачем была предпринята эта поездка и чем она закончилась. Порою появится в повести человек, скажет два слова, и тут же исчезнет, и мы больше ничего не узнаем о его судьбе. Вот описывается смерть гармониста Кузьки, о котором мы и не слыхали до того, а какое отношение имеет она к судьбе героя, мы не знаем (скорее всего — никакого?), да и не узнаем никогда: повесть на том кончается.

Так ведь писатель и не ставил целью своею написать аккуратную и добросовестную автобиографию. Есть нечто, и в данном случае более важное, чем сюжет, чем механическая последовательность событий и формальная законченность описаний, есть нечто, делающее повесть единым, целостным произведением. Это рассказ о том, как и с чего начинается человек, его поэтическое постижение мира, как узнаёт он добро и зло, счастье и горе, как учится он жить и любить жизнь. Ведь порою самое на первый взгляд незначительное событие, случайная встреча, слово, сказанное невзначай человеком, которого прежде не встречал и уж не встретишь никогда больше, — глубоко западает в душу и имеет для судьбы твоей большее значение, нежели то, что потом будет отмечено в ряду основных событий твоей биографии. И вот именно это, имеющее подлинную, а не только внешнюю значимость для судьбы человека, прежде всего интересует Соколова-Микитова.

То, что пережил, что испытал человек в детстве, определит затем всю жизнь его, судьбу его — вот мысль, объединяющая все события повести в целостное, неделимое произведение. Повесть эта — не пунктуальное перечисление фактов автобиографии, а рассказ о становлении человека, рассказ о постижении мира. Внешне разрозненные события на самом деле прочно связаны между собою и ни одно слово не выкинешь из этой песни, песни о самом счастливом времени в жизни человека, ибо если посчитать здесь что-то неважным и не столь значительным, то значит и не понять чего-то в человеке, значит воспринять его беднее, чем он есть на самом деле.

«Синий, звучащий, ослепительный мир» (1,19) — вот первое впечатление маленького ребёнка, с которого начинается его встреча с миром, а также и знакомство читателя с героем повести, и затем каждая страница, каждая фраза прибавляет к начальному ощущению новые краски, новые звуки, новые чувства. И здесь всё важно, всё значительно, всё имеет свой глубокий смысл.

И разве не оставит следа в душе ребёнка, в душе человека, первое сознательное дальнее путешествие, не всё ли равно, куда и зачем совершённое? И так ли уж важно, чья — смерть— и не всё ли равно, знали ли мы что-нибудь прежде об этом человеке, если нелепая и трагичная смерть его впервые ясно осознаётся ребёнком, если вместе с маленьким героем повести и мы как бы впервые ощущаем её реальность, её власть над жизнью? Можно как будто упрекнуть писателя, что он не показал нам, а как же отразилось в душе ребёнка это новое для него впечатление. Но упрёк будет несправедлив: ведь описанием смерти, первым сознанным столкновением ребёнка с её грубой и жестокой силой кончается повесть, детство обрывается при встрече с трагедией. С осознанием смерти завершается безтрагедийное время в жизни человека. Что же здесь объяснять?

По сути, «Детство» относится к какому-то новому, непривычному для нас жанру, признаком которого можно назвать отсутствие формального единства, внешнюю разобщённость описаний.