Православие и русская литература в 6 частях. Часть 6, кн. 1 (V том)

Жизнь так или иначе всегда является основой любого произведения — истина, в общем-то, банальная. Вымысел же — лишь добавка, превращающая действительный факт в художественный образ. Где-то его требуется больше, где-то меньше. Соколов-Микитов сумел подметить в жизни такие явления, события, характеры и так отобразить их в слове, что они и не нуждались часто ни в каких обработках с помощью вымысла. Перенесённые из повседневности в литературу, даже на уровне подготовительного материала, они превращались в полнокровные художественные образы.

Как это происходит — до конца объяснить невозможно. Умение совершать подобное — и есть художественный талант.

Можно лишь с неполной степенью приближения попытаться понять особенности построения образа в «Записях давних лет», выделив для того какой-либо небольшой рассказ. При этом нужно сделать важную оговорку: каждый фрагмент рождает в «Записях» порою очень сложные ассоциативные связи, которые обогащают и всё единство произведения, и отдельные элементы целого. Выделять что-то — значит рвать эти связи, обедняя само выделяемое. Не забывая о том, всмотримся в построение отдельной зарисовки:

«Солдат, молодой мужик, узнав об измене жены, оставшейся в деревне, сам просится у командира в опасную разведку, ищет смерти. Получает георгиевский крест и другие награды. На войне совершает подвиг за подвигом. О его геройской смерти на деревню пишет сам генерал, называет русским героем.

Прошли годы, и на деревне солдата-героя его подвиги скоро забыли, как и всё на земле забывается. Забыли, и быльём поросло.

А в его хате жена с новым мужем. И рябина у окна прежняя, что сам солдат посадил. Старший сын светлоголовый — от солдата. Младшие — чёрные, как жуки, от нового солдаткиного мужа.

И уж никто, никто не помнит, что был солдат-герой, о котором прислали когда-то с войны бумагу с печатями» (4,185–186).

Здесь боль, здесь глубокое раздумье, здесь целая трагическая повесть может развернуться в воображении читателя.

Именно на сотворчество читателя рассчитывает прежде всего автор, побуждает к раздумью, давая очень краткий, конспективный очерк судьбы героя-солдата. В художественной ткани рассказа становится важной каждая деталь, само движение мысли рассказчика: сначала конкретные события, затем взгляд на судьбу человека во времени, затем попытка отыскать те следы, что оставил он на земле, и снова возвращение к горькой мысли о забвении, о жестокости беспамятной жизни. Особое значение имеют здесь повторы: «…забыли. Забыли, и быльём поросло», «…никто, никто не помнит…», «…солдата-героя… солдат-герой». По своему строю, по эмоциональной насыщенности эта речь тяготеет к поэтической. В сущности, это стихотворение в прозе. В немногих строках его — ничего лишнего и за каждой деталью — глубокое содержание. Даже цвет волос детей — старший светлоголовый, младшие «как жуки», — даже упоминание о «бумаге с печатями». Не просто письмо — «бумага с печатями»: здесь ведь особое восприятие события деревенским человеком, особое отношение к нему. И тем резче контраст с началом фразы: «И уж никто, никто не помнит…»

Событие конкретно. Но незаметно читатель переходит, должен перейти от частного к общему, к философскому осмыслению, к нравственной оценке каких-то сущностных явлений жизни, частным отражением которых стало это событие.

Ещё один пример, на этот раз бессюжетная зарисовка (относящаяся к части неопубликованных «Записей»):

«Летом, когда спала вешняя вода, у самого брода для удобства пешеходов мужики перекинули через нашу небольшую речушку лёгкие в два брёвнышка клади. Точно такие же клади, помню, ставили и в давние времена. Под кладями бежит, струится по освещённому каменистому дну, играя на солнце, прозрачная вода. У самого дна играет, сверкая серебряными боками, мелкая рыбешка.

Опершись на поручень из тонкой жердинки, на кладях стоит, покуривая верчонку, беззаботный Аниконов Васька. Глядя на рыбешку, улыбаясь, говорит:

Рыбка плавает по дну,

Хрен поймаешь хоть одну!

В выражении лица ленивого Васьки, в этих словах видна и слышна полная и ленивая его беззаботность».

Какой точный и ёмкий психологический портрет! Почти ничего не сказал автор об этом мужике — а он как живой перед читателем; и о характере, и о натуре его поведано всё, так что и добавить нечего. И примечательная особенность: если здесь отбросить тот небольшой пейзаж, который предшествует описанию Васьки, то исчезнет характер, образ утратит полноту. А ведь пейзаж-то как будто нейтрален по отношению к человеку, он не является фоном, оттеняющим или подчёркивающим сущность характера. И при всём том описание без него теряет свою глубину, становится бледным, из портрета превращается в штрих к портрету.