Православие и свобода

Свобода воли осуществляется в выборе ценностей, ибо воля может отдавать предпочтение одним ценностям перед другими, вовсе отвергать общепринятые (например христианские) ценности во имя каких-то иных, а может вообще опрокидывать всю ценностную иерархию и избирать для себя собственное «я так хочу» в качестве главного мотива… Однако осуществлённый выбор ценности уже подразумевает и влечёт за собой как служение ей, так и претворение её в реальность, то есть исполнение некоего долженствования по отношению к ней. Таким образом, может показаться, что сделанный выбор, чреватый бременем долженствования, уже цензурирует произволение, принуждает к подчинению, сковывает живое и подвижное волевое начало. И тем не менее даже и в этом случае воля остаётся свободной по отношению к этому долженствованию. Каким образом? В некоем идеальном плане долженствования воля не парализована этически должным, она вольна выбирать, подчиниться ли ей или уклониться от подчинения. Она неустойчива, она зыбка, в ней нет никакого механизма закреплённости за этим долженствованием. Она сохраняет своё самовластие («аутекзусию»), равно и спасительное, и роковое. И здесь кроется явный парадокс: ведь если воля может быть свободна от причинности, то как может она быть свободной от ею же избранной ценности с её долженствованием?

Так возникает антиномия свободы и долженствования: воля определена должным − и воля не определена должным. Или так: воля детерминирована ценностью − и воля не детерминирована ценностью[206]. Её уделом остаётся творчество. Можно говорить о живых, подвижных и уникальных связях воли и ценности. Можно говорить о любви как особом модусе их отношений.

И это не вполне то же самое, что утверждал Кант: воля должна, но не принуждена подчиняться должному. Мысль Канта сводится к столкновению идеального и реального, к различению уровней бытия: в порядке идеального долженствования воля подчинена ценностям, но в порядке эмпирической реальности, в силу своего несовершенства, она это долженствование может отвергнуть и часто отвергает. Например, христианин должен исполнять заповеди Божии, но он их не исполняет из-за греховных навыков своей природы: Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 19).

Однако антиномия свободы раскрывает более глубинное противоречие и заявляет о нём как о столкновении двух долженствований.

С одной стороны, свобода воли сама по себе есть дар Божий, черта богоподобия, и в силу этого − непреложная ценность: без первой низшей ступени свободы, именуемой произволом, не может быть и высшей − чаемой свободы в добре и истине, свободы во Христе. Он, этот произвол, есть предусловие совершенной свободы, предусловие доброй воли. Добро, совершаемое по принуждению, по необходимости, равно как и «автомат добра», всецело предопределённый Творцом, не может представлять этической ценности: только сознательная и ответственная свободная воля, наделённая возможностью избирать в акте любви добро и истину, имеет такую ценность. Бог почтил свободой человека, «чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и вложившему семена оного»[207]. Поэтому сама эта свободная воля, несущая в себе великие возможности бытия и творчества, − воля, которая не принуждена подчиняться должному и имеет власть произвольно нарушать его, уже сама по себе есть ценность.

Итак, свободно избранные ценности претендуют на полную детерминизацию личности. Это с одной стороны. С другой − эта личность сама по себе есть уже ценность, и это потому что она есть личность свободная, ничем не детерминированная, вполне богоподобная.

Из всего вышесказанного следует антиномия: долженствование ценностей, избранных волей, должно быть абсолютным, коль скоро воля сама избрала их по дару своей свободы, − и в то же время оно не должно быть абсолютным. То есть воля продолжает оставаться свободной по отношению к этому долженствованию. Она ни в коей мере не привязана к избранному ею добру какой-либо необходимостью: Если заповеди Мои соблюдёте, пребудете в любви Моей (Ин. 15, 10). Исполнение заповедей становится не долженствованием закона, но выражением непрестанного чаяния Христовой любви и вечной жизни, ибо заповедь Его есть жизнь вечная (Ин. 12, 50).

Итак, ценности должны безусловно господствовать в жизни избравшего их человека, − и в то же время ценности не должны господствовать ни «автоматически», ни в порядке императива. В этом смысле поклонение Живому Богу есть нечто прямо противоположное идолослужению. Недаром смысловой центр первой и главнейшей заповеди исходит из глагола «возлюби» (возлюби Господа Бога твоего [Мф. 22, 37]). И новая Христова заповедь держится тем же глаголом: да любите друг друга (ср.: Ин. 13, 34).