Православная цивилизация

Мы знаем, что в петербургский период этот консенсус служивого государства стал слишком часто нарушаться. Наиболее разительный пример закон о золотой вольности дворянства, принятый при Петре III. Дворяне получили право на не служилый, частный статус. Это сразу же поставило под вопрос службу крестьянского сословия. Ибо одно дело - кормить и снабжать всем необходимым дворян как храбрых защитников Отечества, в любую минуту готовых пролить за него свою кровь. Совсем другое дело - обслуживать "лишних людей" - сибаритстсвующих снобов, вооружившихся против "архаики долга" своей индивидуалистическо-гедонистической иронией.

Здесь мы видим особую форму взаимоотношений между историософскими полюсами - народной субстанцией и личностной субъектностью. Субъект определяется и отлучает себя от народной субстанции в акте особого грехопадения, связанном с появлением двойной идентичности. С одной стороны он так или иначе идентифицирует себя с окружающей действительностью - с национальной традицией, укладом жизни и преданием. С другой стороны, он чувствует себя сорвавшим плоды с древа познания добра и зла. Таким древом выступает для российской интеллектуальной элиты Запад, искушающим особыми возможностями, каких туземная жизнь не смогли предоставить.

Мы, таким образом, должны уточнить понятие субъекта, на свой лад противопоставившего себя народной субстанции. Это не столько субъект действия, сколько субъект раздражительных процедур сравнения - реальной национальной жизни и манящего западного образца. Этот субъект изначально мыслит не по-русски: не космоцентрично, а социоцентрично. Он не видит обязательных связей национального социума с окружающей природной средой, накладывающей на жизнь свои, отнюдь не произвольные ограничения. Ему постоянно представляются, что стоит внедрять в России западный тип конституции и учреждения политической демократии, как жизнь чудодейственным способом изменится. Это сегодня, когда в новой, постклассической науке снова усилилась установка космоцентризма, общественная мысль получает возможность более объективных оценок реальных возможностей того или иного социума. Анализ показывает, что реальные энергоемкость и трудозатратность общественного производства в России намного выше, чем в странах Запада и никакими преобразованиями политических учреждений ситуацию нельзя выровнять. Ареал пашни в России в XXI веке (и сегодня, в постсоветский период) располагается примерно между 54( и 6(-61( северной широты, тогда как во Франции - между 46(-49( северной широты. К северу от линии Калуга Нижний Новгород снег лежал в среднем около полугода, так что аграрный цикл ужимался до 5-5,5 месяцев. Индустриальная цивилизация значительно расширила границы жизнеобитания, но не изменила его высокой энергозатратности. Грянувшая постсоветская деиндустриализация заново сужает ареал обитания, вытесняя массы людей с исторически освоенного русского Севера, Приморья, Восточной Сибири.

Наши западники постоянно сетуют на устойчивость русского культуро-антропологического типа, характеризующегося не ритмичностью трудовых профессиональных усилий, гражданской пассивностью, "колонской покорностью".

Но если на большей части территории снег лежит около полугода, то аграрный цикл сжимается до 3-5 месяцев, что исключает межсезонную ритмичность усилий - требуется их необычайная концентрация в особое время года.

Опять-таки, если крестьянская космологическая интуиция указывает, что природные условия нельзя изменить посредством политических реформ и революций, то правота оказывается на стороне народного субстанциального чутья, а не на стороне интеллигентского тираноборческого нетерпения. Как показал опыт стоический народный тип с характерной для него психологией долготерпения и христианского смирения изменить можно, но идущий ему на смену неврастеническо-гедонистический тип нетерпеливого потребителя оказывается очевидно межизнеспособным в наших специфических условиях. Общественная наука эпохи модерна и постмодерна продемонстрировала полную неспособность достаточно четко отделить те стороны и условия жизни, которые в самом деле способны качественно меняться вместе с изменением политических учреждений, от тех, которые эти изменения вряд ли способны затронуть. Известный реванш космоцентризма над социоцентризмом, географического детерминизма над социологическим и политическим, субстанциальных начал над началами словоохотливой субъективности наметился только в последнее время, но и он имеет место в общей атмосфере духовной и нравственной дезориентации нашего современника, проходит с известным языческим уклоном.

Гегель в своей "феноменологии духа" увидел цель всемирной истории в том, чтобы субстанция до конца растворилась в мыслящем субъекте, а субстанциально-неосознанное, совершающееся косвенным и стихийным образом, обрело характер осознанного и вменяемого процесса. Эту программу по своему наследует К. Маркс, мечтающий стихийные "вещные" связи и процессы заменить сознательно управляемыми, планируемыми.