Почему же "передовая интеллигенция" до сих пор не оказывает сопротивления узурпаторству экономической власти, на глазах превращающейся в тоталитарную?
Во-первых, это связано с силой инерции: привыкнув бояться коммунизма, она еще не видит источников других опасностей для человеческой свободы и достоинства.
Во-вторых, насилие, осуществляемое экономической властью, пока что воспринимается как "сладостное насилие", ибо речь идет о том, чтобы, "отоварив" свои специфические возможности и свои убеждения, часть интеллигенции (в сущности, давно уже превратившаяся в духовный плебс потребительского общества) получает искомые материальные блага. Понимая, что качественное различие материальных и духовных благ ее изобличает, новая интеллектуальная элита сводит их к различию товаров и услуг и, идентифицируя себя в качестве поставщика рыночных интеллектуальных услуг, предлагает вытравить из общественной памяти само понятие интеллигенции, зачислив его в разряд традиционалистской лексики.
Подобная капитуляция светской интеллигенции в целом подготовлена несколькими столетиями секуляризации, и в общем вписывается в логику последней. Как на этот вызов ответит церковь? Неужто и она не постесняется объявить себя поставщиком, а, соответственно, и продавцом специфических духовных услуг, имеющих своего покупателя и свою цену?
В той вселенной, куда нас приглашают либеральные "младораформаторы", иной перспективы просто не просматривается. Если экономическая власть в самом деле пожелала стать тоталитарной - всеохватывающей и безраздельной она непременно должна подчинить церковь "законам рынка".
Рынок же есть такая специфическая система отбора, которая неумолимо бракует всех кротких, нищих духом, несущих в душе страх Господний. Рынок есть система, несущая материальные и духовные блага наиболее состоятельным - тем, у кого больше денег. Поэтому и церковь, превратившись в институт рыночного общества, неминуемо должна будет переориентироваться на "наиболее приспособленных".
Следовательно, для духовной капитуляции церкви перед господами мира сего существуют не только известные психологические предпосылки, связанные с благодарностью церкви новой власти за избавление от коммунистических притеснений, но и более основательные социально-экономические предпосылки. Словом, православная церковь сегодня стоит не на неподвижном фундаменте, а на движущейся платформе, которую куда-то несут бурные воды времени.
Она испытывает давление с двух сторон. С одной стороны - давление экономического тоталитаризма, уже перешедшего, как это свойственно тоталитарным течениям ХХ века, к практике прямого геноцида в отношении злосчастного российского большинства. Это давление явное, артикулированное, снабженное готовыми формулировками и весомыми аргументами.
С другой стороны, можно говорить о морально-психологическом давлении страдающего, загоняемого в гетто народного большинства. Сегодня еще не столько оно само оказывает какое-то прямое давление, сколько за него давит определенная духовная и моральная традиция, обязывающая внимать стонам страждущих.
ПРОБЛЕМА ВЫБОРА
В этих условиях перед православной церковью встает выбор. Чтобы лучше понять условия подобного выбора, полезно обратиться к уже имеющемуся историческому опыту. Я имею в виду латиноамериканскую католическую церковь. Каталическая церковь на себе испытала эту провиденциально предусмотренную христианством долю странствующей церкви. В Европе она успела натурализироваться в системе "нормализованного общества, в котором неблагополучные и неадаптированные составляют меньшую ("третью") часть населения, причем, уже лишенную деятельного морального сочувствия как со стороны адаптированных "двух третей", так и со стороны господствующих идеологий века. Но, прибыв в ходе своего исторического странствия на Латиноамериканский континент, католическая церковь оказалась в узнаваемой, по меркам христианского сознания, ситуации, когда народ олицетворяет обездоленное и страждущее большинство "нищих духом".
Перед католиками Латинской Америки встала дилемма: принять законы рыночного общества и капитулировать перед экономической властью нуворишей и компрадоров или стать клиром катакомбной церкви, не отвращающей свои взоры от гноящихся язв на теле народном?
Католическая церковь Латинской Америки, как и православная церковь в современной России, столкнулась не просто с эффектами социального расслоения и классовой поляризации общества. Дело в том, что расслоение и поляризация, движущей силой которых здесь является уже не национальный, а компрадорский капитал и внешние силы, которые за ними стоят, обретают черты направляемого извне расового отбора и расовой сегрегации.
В этих условиях мы имеем дело с бедностью уже не в качестве социальной категории, которой, по законам прогресса, пристало меняться и сокращаться, а в качестве "натуральной" антропологическо-морфологической характеристики, изобличающей расово-неполноценных и неприкасаемых.