Православная цивилизация

В этом смысле православная мораль остается неисправимо "антропоцентричной" - в противовес техно- и экономикоцентризму современной западной культуры. Но антропоцентризм Православия не безусловен, как это было в случае западного ренессансного гуманизма, а обусловлен теоцентрически: человек - мера всех вещей не сам по себе, не в своей богопротивности и богоотставленности, а в качестве существа, отмеченного печатью Богосыновства - порученца Господа здесь, на грешной земле, за все происходящее перед ним отвечающего.

Такой - трансцендентный, а не имманентный - "антропоцентризм" открывает совершенно особые творческие горизонты. Он указывает: человек существо не пространственное, ограниченное физической наличностью (будь то наличность материальных ресурсов или наличность прав и свобод, закрепленных земными инстанциями), а временное и сверхвременное, которому дано прорываться в сферы сверхналичного.

Именно с этим даром связаны наша мораль, наше чувство истории, наша духовная страстность. Там, где горизонт оказывается сугубо пространственным - именно таким он сегодня представляется устроителем однополярного мира,- там у нас, сегодня проигравших, нет алиби и нет надежды. Но там, где этот горизонт периодически прерывается вторжением другого измерения - там все земные приговоры, победы и поражения не могут выглядеть окончательными. Мало того, они таят в себе заряд противоположного, ибо высшая небесная логика не просто отличается от земной, но ей альтернативна.

Глубочайшая христианская интуиция состоит в том, что обреченные на земле получают особый шанс на небесах; безнадежные, по меркам земной приспособительной логики, оказываются особо обнадеженными; безусловные победители, принявшие безоговорочную капитуляцию от побежденных и уверовавшие в окончательность своей победы,- на особом подозрении.

И хотя подобная интуиция безусловно является общехристианской, кажется, сегодня только в православном регионе она еще сохраняется в качестве мировоззренческой и ценностной установки. На "господском" Западе ей трудно уцелеть, ибо это означало бы обращение ее против самих себя, что мало кому удается.

Но для нас она, напротив, залог нашего достоинства и спасительное обещание. Сохраняя православную идентичность, мы не просто храним некий высокочтимый кодекс - мы храним сами себя в истории, оказавшейся для нас смертельно трудной и опасной.

Если бы мы могли спасти себя в одиночку - как особый избранный ареал - мы бы перестали быть христианами. Наше спасение совпадает с законами спасения мира - следовательно не нам от него отворачиваться и противопоставлять себя остальным в духе парадигмы "конфликта цивилизаций". Наш конфликт с современностью, приватизированной победителем - это борьба за все человечество, за творческое время, которое противостоит милитаристской агрессии пространства и открывает горизонты иначе возможного.

Вопреки либеральному мифу "конца истории" и принципу "иного не дано", мы утверждаем: история не закончена, а иное впереди. Законы православного бытия таковы, что мы не можем открыть "иное" для самих себя - оно не приватизируемо. Только открыв его для других, мы имеем шанс обрести его и для себя. Таков парадокс нашего мессианства.

Мы реабилитируем всех отверженных и неадаптированных, потому что нам уже открылся парадокс прогресса: он питается энергиями, которых сам генерировать не в состоянии и вынужден заимствовать у людей "вчерашнего дня". Мы знаем: настоящий рабочий, сохранивший трудолюбие, прилежание и усердие,- это тип, не успевший расстаться со старыми ремесленно-крестьянскими архетипами, питающими его архаическую привязанность к труду. Мы уверены: настоящая творческая личность, способная что-то сделать в науке и культуре,- это тип, сохранивший архаическую способность воспламеняться, бескорыстно усердствовать, тянуться к высшему.

Иные, "истинно современные" и эмансипированные, типы ни к чему подобному уже не способны. Поэтому они тянут эпоху от индустриального общества к такому постиндустриальному, которое поразительно напоминает военно-феодальную или спекулятивно-ростовщическую формации далекого прошлого с соответствующей им грабительской моралью.

Тайна истинного постиндустриализма - в сохранении "архаической" пассионарности морально-религиозного типа. Без такого архаизма современность рискует соскользнуть в варварство и даже дикость. Может быть замечательный архаизм Православия является шансом человечества - одной из гарантий того, что творческий, цивилизованный постиндустриализм еще может быть спасен в наступающем глобальном мире.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Парамонов Б. Русский человек как еврей // Независимая газета. 29.09.2000.

2. В аналогичных терминах ранние христианские писатели говорили о человеческой душе: она - прирожденная христианка, ибо тянется к небу и тоскует о нем.

3. Булгаков С. Православие. М., 1991. С. 293, 294.

4. Федоров Н. Соч. в 2-х томах. Т. 2. С. 282, 283.

5. В этой парадигме работал известный британский историк, один из разработчиков концепции "плюрализма цивилизаций", А. Тойнби.