Православное учение о личном спасении. Спасение как процесс

И ап. Павел, зная удобопреклонность ко греху каждого, в том числе и христиан, увещевал: «Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» (1 Кор. 10, 12). Зная, что его читатели много времени уделяли спорам и взаимным обвинениям, он писал римлянам: «Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он или падает. И будет восстановлен; ибо силен Бог восставить его» (Рим. 14, 4). Случай с кровосмешником (1 Кор. 5; 2 Кор. 2, 5-11) достаточно ясно показывает, с какими тяжкими грехопадениями приходилось св. Апостолу иметь дело в насажденных им общинах, состоявших из людей, несомненно возрожденных во Христе Иисусе (1 Кор. 4, 15), являвшихся «новой тварью» (2 Кор. 5, 17), научившихся во Христе «обновиться духом ума… и облечься в нового человека, созданного по Богу» (Еф. 4, 21–24). Апостол хорошо знал, что даже те, кто оживотворены со Христом, спасены благодатью и, живя на земле, уже водворены на небесах во Христе Иисусе (Еф. 2,5–6), способны колебаться и увлекаться (4,14) и поступать, «как поступают прочие народы, по суетности ума своего» (ст. 17).

Обращаясь к образу жизни человека, достигшего святости (том 1, III, 1), мы вынуждены внести в начертанную там картину существенную поправку: обладая любовью, просветившей и осветившей его веру, имея постоянное общение с Богом, совершая добро уже не из страха перед наказанием и не ради награды, такой христианин наряду с добрыми делами, являющимися плодом его христианской настроенности, способен совершать и совершает также зло, иначе – грешит. Жизнь каждого человека, в том числе и достигшего высокой степени совершенства, представляет собой пеструю ткань, где темные тона переплетаются со светлыми, причем у одних преобладают светлые, у других – мрачные, но всегда наличествуют те и другие. Нет абсолютно чистых людей, как нет и абсолютно греховных, лишенных всякого проблеска добра. «Не может ни один человек, – пишет св. Отец, – быть столь злым, чтобы не иметь какого-нибудь, хотя малого добра… Порочность не такова по свойству своему, чтобы добродетель при ней не имела места».[36]

Такое реалистическое восприятие нравственного состояния человеческого общества не дает однако оснований для нивелирования действительности, тем более для безнадежного примирения с ней. Сохраняя тот же реализм, с которым устанавливается всеобщая греховность, мы должны признать существование определенной закономерности: чем человек ближе к Богу, чем в большей степени его душа охвачена любовью к Богу и к людям, тем меньше он согрешает и, наоборот, удаленность от Бога, отсутствие любви к Нему и к людям, как правило, как проявление определенной закономерности, сопровождается повышенной греховностью, большей удобопреклонностью ко греху, меньшей сопротивляемостью искушениям как внешним, так и внутренним.

Отсюда можно заключить, что подверженность греху не является обратной функцией духовного развития.[37] Возрастая от веры-убежденности к вере, содействуемой любовью (Гал. 5, 6), христианин все в большей степени приобретает иммунитет против греха и, следовательно, меньше грешит. Это обстоятельство можно, как нам представляется, объяснить двояко.

Во-первых, возможности человеческой духовной энергии количественно ограничены. Расходуя энергию положительно, предаваясь молитве, богомыслию, заботам об окружающих (включая сюда не только отдельных лиц, но и социальные образования, как то: родную страну, народ, Церковь, семью, коллективы: рабочие, учебные и др.), человек не находит в себе ни сил, ни стремления к отрицательному расходованию энергии на удовлетворение своих прихотей, похотей, иначе – на проявления себялюбия, являющегося, как мы видели, важнейшим фактором греховности. Говоря просто, у людей, отдающих свои силы на служение Богу и людям, не хватает ни сил, ни времени для зла. Недаром наилучшим средством против порока всегда считался полезный труд, к которому призывает нас Слово Божие (2 Фес. 3, 7-11; Мф. 10, 10; 1 Тим. 5, 17; 1 Кор. 4, 12; 1 Фес. 2, 9). Иоанн Златоуст неоднократно подчеркивал благотворное влияние труда и полезной занятости: «Если уже и теперь, когда на нас лежат такие труды, – пишет он Стагирию, – мы грешим непрестанно, то на что дерзнули бы, если бы Бог оставил нас при удовольствиях еще и в бездействии: “Праздность научила многому худому” (Сир. 33, 28). Это изречение подтверждают ежедневные события».[38]