Рождество и Пасху отмечали очень торжественно! Жили мы бедно, преподавательская зарплата мизерная, но к Рождеству и Пасхе готовились за два или за три месяца, покупали то, что могли себе позволить. К Пасхе, скажем, за два месяца апельсины покупали, чтобы делать цукаты для пасок таких, особенных.
Духовная литература у меня была от отца, ему она досталась от бабушки. Были Псалтирь, Евангелие на церковнославянском и русском с параллельным переводом. Были некоторые акафисты. Иконы. Особенно интересно, что у нас хранилась икона князя Даниила, которая досталась моему деду еще от настоятеля Данилова монастыря.
Как жила Церковь в те годы
Церковь в 1948, 1949, 1950 годах была набита народом. Вот детей правда было мало, человек до десяти приходило в большие праздники. В основном были бабушки в белых платочках, которые, как старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорил, и держали эту Церковь.
В храме служили священники, которые несли в мир добро, и чаще всего это были люди, претерпевшие в своей жизни какие-то сложные ситуации. Вот у нас первый настоятель был, отец Алексей, так он горел в танке и после этого пришел к вере, в храм Божий. После него был отец Борис (протоиерей Борис Гузняков), которого отчислили из рядов армии по причине тяжелой болезни легких. Благодаря молитвам он выжил и пришел к служению Церкви.
В жизни положительным примером были церковные люди
Я восемь лет прослужил диаконом, до этого служил иподиаконом, три года, с 1973 по 1976-й, был старшим иподиаконом у владыки Киприана (Зернова). Позднее был рукоположен в священника. Мы с матушкой вырастили шестерых детей, двое наших сыновей священники, а две дочери замужем за священниками. У нас растут семнадцать внуков.
В жизни положительным примером для меня всегда были церковные люди. Тот же владыка Киприан (Зернов). Он с большой любовью относился ко всем. И очень строго следил за порядком в храме, чтобы была полная, абсолютная тишина, несмотря на то что храм порой вмещал до трех тысяч человек. Невозможно было поднять руку, чтобы перекреститься, так много народу молилось на службе.
За духовным руководством я обращался к архимандриту Науму (Байбородину), к архимандриту Кириллу (Павлову). И удивительно: все, что они говорили, советовали, все исполнялось. Они помогали своей молитвой. К протоиерею Борису Гузнякову я тоже часто обращался.
Православные люди в советское время отличались от нынешних более глубокой верой – внутренней, а не внешней. Она была очень крепкая, сильная. Вот такие были православные в те годы.
Промысл Божий всегда действует над человеком и над Церковью
Я с детских лет полюбил храм
Родился я в 1940 году, в тот период, когда почти все храмы по России были закрыты. И крестили меня родители уже в 1944-м, после открытия храмов.
Родители мои были глубоко верующими людьми, особенно отец: он не пропускал ни одной всенощной, ни одной воскресной литургии и приучил меня посещать храм. Поэтому я с детских лет полюбил храм, богослужение и шестилетним мальчиком был благословлен в алтарь послушником – носить свечу. Таким образом, я уже при церкви, если считать с шестилетнего возраста, шестьдесят восемь лет.
Военное время
Мой отец был инвалид – не имел одного глаза. Он не воевал. А мои дяди, пятеро братьев моей матери, воевали. Четверо из них достойно положили свои жизни за нашу победу, вернулся только один.
Сам я войну смутно помню – она началась, когда мне было полтора года.
Наш город два раза оккупировали немцы. При отступлении взрывали предприятия, дома. Люди жили в землянках, там были и животные, и птицы. Топить было нечем – зимой холодно. Ходили по ночам и ломали заборы. Тогда все дома были частными. И я помню, как отец ночами сторожил, чтобы не унесли забор, калитку или ворота.
Помню 1947 год, когда мне было семь лет. Тогда была карточная система – на карточки выдавали хлеб. И чтобы его получить, нужно было в очереди простоять день и ночь. Мать меня брала с собой еще шестилетним-семилетним в ночь: сидишь, люди пересчитываются в очередях. Получали какой-то кусок. Хлеб пекли не из чистой пшеницы, а из ячменя, кукурузы, овса с разными примесями – и такому мы были рады.
Света тогда электрического не было – все разрушено. Жили даже не при лампах – лампы считались роскошью, потому что стекол для них не выпускали. А был коптильник: наливали керосин, фитилек – как лампадка. И этим освещали. Когда я учился в школе, не было тетрадей, бумаги, карандашей, пользовались перьевыми ручками и чернильницами-непроливайками, которые, однако, всегда проливались. А бумагу разыскивали где-нибудь на свалках, оберточную бумагу. На ней и писали. Все это было где-то до 1949 года.