«Православный» сталинизм (сборник статей)

В принципе к власти в Советском Союзе пришел классический троцкист, который еще во второй половине 1920-х гг. понял, что дело Льва Давидовича проиграно и надо пристраиваться в фарватер победителя — Сталина. После двух с половиной десятков лет верной службы вождю, отличавшейся особым рвением и усердием в проведении политических репрессий, прежде всего на Украине, настал час, когда Хрущев наконец-то мог сказать все, что он думал и о своем прежнем хозяине, и о том, как надо правильно вести страну в коммунистическое будущее. Новый лидер был энергично поддержан преобладающей частью партийно-хозяйственной номенклатуры, мечтавшей избавиться от жесткого прессинга Сталина и госбезопасности. В тот момент они вряд ли понимали, что такой прессинг являлся важнейшей составной частью механизма функционирования советской власти и Советского Союза вообще. Можно сказать, что с начала 1960-х гг., когда лихорадочная деятельность Н. Хрущева достигла своего апогея, элементы распада строя, появившиеся на десятилетие раньше, стали сливаться в процесс.

«Процесс пошел», — скажет во второй половине 1980-х гг. главный могильщик СССР и социалистической системы М. Горбачев. Не оспаривая его несомненные заслуги в этом деле, смею утверждать, что процесс пошел еще при Никите Сергеевиче. Про Хрущева, конечно, можно сказать, что «не по Сеньке шапка», но он искренне стремился спасти «завоевания Октября» подходами, которые он усвоил в годы своей молодости, находясь под влиянием и обаянием личности и идей Троцкого и К^о. Чего он только не делал: непрерывно соединял и разделял партийно-хозяйственные структуры, перебрасывал с места на место руководящих работников, обобществлял кур и приусадебные участки, сажал кукурузу в самых неожиданных местах, угрожал империализму разнообразными и диковинными способами, втянулся в гонку вооружений, цементировал социалистический лагерь и начал широкое наступление социализма по всему миру, взяв на финансовый буксир десятки стран Африки и Азии, решивших и у себя построить коммунизм. И демагогия, демагогия, демагогия… Ни один советский лидер, даже Горбачев, не выступал так много и так безответственно, как Хрущев.

Для примера авантюристической суеты во всесоюзном масштабе приведу один эпизод из деятельности Никиты Сергеевича в любимой для него сфере — в сельском хозяйстве. 22 мая 1957 г. он выступил с лозунгом «Догнать и перегнать Америку» по мясу, производство которого собирался увеличить в три раза. Когда ученые возразили Хрущеву по поводу нереальности этих проектов, глава компартии заявил: «Среди экономистов есть скептики, которые не верят в возможности нашего сельского хозяйства утроить производство мяса. Но как они подошли к этому делу? Как водится, взяли карандашик и подсчитали, какой может быть прирост скота и за сколько лет. Товарищи, надо же понимать, какие сейчас силы накопились у советского народа. Это же политическое явление, результат долголетней работы нашей партии…»[50]

В итоге к началу 1960-х гг. в СССР сложилась тяжелая экономическая ситуация. Весной и летом 1962 г. недостаток хлеба стал настолько ощутим, что Хрущев впервые закупил зерно за границей. Цены на основные продукты питания постоянно росли. Все это привело к мирному выступлению рабочих в Новочеркасске, которое было безжалостно расстреляно коммунистической властью. Погибли и были ранены 113 человек. Хрущев не первый раз использовал излюбленный большевистский метод управления народом: жестокие расправы над мирными гражданами. В 1956 г. по его приказу войсками были расстреляны митинги в Грузии — люди протестовали против «разоблачения культа личности». Около 80 человек было убито и ранено, 300 брошены в лагеря и тюрьмы. ХХ съезд партии и развенчание Сталина были нужны Хрущеву не для осуждения большевистского режима, отказа от его методов, а только для укрепления своей личной власти. Реабилитация по его инициативе большевистских деятелей, проявивших себя в 1920–1930-е гг. как активных инициаторов и исполнителей политических репрессий и попавших затем под их неумолимый каток, говорила о том, что сколь-нибудь серьезных намерений изменить сущность режима у Хрущева не было. Поэтому кровавые призраки Дыбенко, Гамарника, Тухачевского, Уборевича, Постышева, Антонова-Овсеенко, Якира, Бела Куна вновь обретали жизнь в названиях улиц, в книгах, фильмах.

Скорый конец «хрущевиады» был неизбежен. Партийно-хозяйственная номенклатура поняла, что преимущества от долгожданной свободы от диктата Сталина в значительной степени нейтрализуются непродуманными, хаотичными действиями нового лидера, задергавшего всех — от инструктора сельского райкома до члена Политбюро ЦК КПСС. Но самое главное, партийная верхушка увидела, что системный механизм управления расстроен и налицо угроза полного ступора.