Правосудие королей

Я окинула взглядом грязную, дурно пахнущую девушку и заподозрила, что она лжет. Возможно, она считала меня шпионкой Вогта, которую подослали, чтобы испытать ее.

– Что-то не похоже, чтобы с вами хорошо обращались, – сказала я.

Она горько рассмеялась и указала на свою замызганную одежду.

– Это… это для моей же защиты. Здесь, внизу, мужчины играют в карты и развратничают. Кто-нибудь выпьет бурдюк вина, а потом ходит и ищет, куда бы присунуть свой маленький хер. Но когда я в таком виде, ко мне не подойдет даже пьяница.

Мне оставалось лишь восхититься ее находчивостью. Для девушки, когда-то носившей дорогие одежды и духи и жившей безбедной жизнью, подобное унижение наверняка было невыносимым. Но она все терпела, что говорило о невероятной силе ее духа.

– Что это за место? – спросила я. Я шептала, но Санджа отвечала обычным голосом.

– Отсюда они управляют своей маленькой империей, – сказала она. – Фишер, Вогт и мой отец.

– Нема, – выдохнула я. – Мы были правы.

– В чем?

– Во… всем. Мы расследовали убийство вашей матери, – прибавила я, не подумав. Я предполагала, что она знает. Ведь обо всем остальном она уже знала. Но Санджа внезапно переменилась в лице, так же резко, как падает подъемный мост, у которого обрубили цепи.

– Что? – дрожащим голосом спросила она.

Я мысленно обругала себя тысячью проклятий, но сказанных слов было не вернуть.

– Казивар меня побери. Простите, – сказала я. Прозвучало это довольно жалко. – Я… думала, что вы знаете.

Эта новость лишила ее выдержки так же быстро, как профессиональный карманник лишает своих жертв денег. Мне потребовалось много времени, чтобы ее утешить. В какой-то миг один из стражников подошел, чтобы посмотреть, что происходит, и я вся напряглась от ужаса. Однако он, увидев, что Санджа плачет, не повел и бровью, словно это случалось постоянно. Я вдруг подумала, что она, наверное, переносила свое заключение вовсе не столь мужественно, как пыталась показать.

Прошел приблизительно час, а может, и больше, и лишь тогда Санджа снова смогла говорить. Все это время она лежала, уткнувшись лицом в вонючую солому, и безутешно рыдала, однако ее слезы наконец иссякли. Когда Санджа снова посмотрела на меня, она разительно изменилась. Я больше не видела дерзкую, беспечную пленницу, давно смирившуюся со своей участью. Передо мной оказалась напуганная юная девушка, чью душу разбили на мельчайшие осколки и последние запасы сил которой были истощены.

– Мне очень жаль, – должно быть, в сотый раз сказала я.

Она жестом попросила меня замолчать.

– Я все гадала, – произнесла она. Теперь ее голос звучал тихо, едва слышно. – Примерно месяц или два назад что-то произошло. Поднялась какая-то… суматоха. Стражники стали по-другому ко мне относиться. Все о чем-то шептались, срывались друг на друга. И… вы подумаете, что я сошла с ума, но у меня было ужасное предчувствие. Я почувствовала, что ее больше нет. Что небольшая частичка меня исчезла, словно кто-то… – она показала, будто пальцами сжимает фитиль, – …погасил огонек свечи.

– Она наверняка не знала, что вы здесь, – сказала я.

Санджа покачала головой.

– Она знала. Не представляю, какими неправдами и угрозами отец заставил ее молчать. Но он уже давно сломил ее дух. А она и раньше не отличалась мужеством.

Я представила, как Бауэр говорил своей жене, что Фишер и Вогт убили ее сына и сделают то же самое с дочерью, если она хоть что-нибудь скажет.

Мы снова притихли. Несмотря на множество имевшихся у меня вопросов, я не хотела давить на нее. Я принесла Сандже одну из самых худших вестей, какую только может получить человек, причем сделала это небрежно, не подумав.

– Вы говорили, что это дело расследует Правосудие? – наконец спросила она. – Какую бы боль ни принесло мне это преступление, его вряд ли можно возвести в ранг государственных.

– Мы занимаемся самыми разными делами, – сказала я, осознавая, что говорю словами Вонвальта, – от мелкого воровства до государственной измены.

Санджа хмыкнула.

– Его приезд точно заставил разбежаться самых трусливых. И как продвигается ваше расследование?

Я обвела рукой камеру. Несмотря ни на что, Санджа громко хохотнула, но сразу же притихла, подавленная горем и чувством вины. До и после того дня я неоднократно видела, как люди получают вести об утрате дорогого, любимого человека. Я знала, что способов справиться с горем было столько же, сколько людей на земле. Некоторые падали навзничь, другие начинали смеяться от потрясения и не могли остановиться. Сандже, похоже, была свойственна та реакция, которую я считала наиболее распространенной: сначала она поддалась горю, но затем ее разум на время прояснился. Самая гнетущая тоска должна была охватить ее лишь в грядущие дни.

– Как убили мою мать?

– Ее ударили по голове, – сказала я. – Мы не знаем, кто именно это сделал, – прибавила я затем, предваряя ее следующий вопрос. – Впрочем, мы думаем, что это был не ваш отец.

Санджа усмехнулась. На ее лице читалась горечь.

– Почему?

Я потрепала подол своей ночной рубашки.

– Этого мы тоже не знаем, это лишь догадка.