Правосудие королей

Привратник поклонился и прошаркал прочь из комнаты. Тяжелая деревянная дверь гулко захлопнулась. Мое сердце заколотилось. Я пыталась убедить себя, что обенпатре не заподозрит меня сразу же, но мое тело было не переубедить. Я начала потеть.

– Ты выглядишь напуганной, дитя, – сказал обенпатре. – Тебе нечего бояться. Это место богослужения и молитв. Нигде в Империи ты не будешь в большей безопасности. Подойди, садись.

Он указал на деревянный стул, стоявший перед его столом. Я уже видела такие раньше – Вонвальт называл их стульями «посиди и отвали», потому что они были настолько неудобными, что посетитель не мог усидеть на них слишком долго. Я подошла и села. На мне все еще был надет плащ, и мне стало очень жарко.

– Ты просила у нас убежища? – спросил обенпатре.

Я кивнула.

– Тебе знакомы законы церкви?

– Я… не знаю, – сказала я, спохватившись. Мне не хотелось, чтобы ему показалось, будто я готовилась прийти сюда.

Несколько секунд обенпатре молча разглядывал меня.

– Законы церкви гласят, что всякий, ищущий убежища, должен получить его на месяц. Однако и из этого правила есть исключения. Скажи мне, Хелена, ты не изменница?

Я энергично помотала головой.

– Не убийца?

Снова тот же ответ.

– Ты отрекалась от Учения Немы?

Я помотала головой в последний раз. Казалось невероятным, чтобы кто-нибудь, виновный в любом из этих преступлений, признался бы в них в подобных обстоятельствах, однако позже я узнала, что по законам церкви наказанием за ложь при прошении убежища была смерть.

Мы еще какое-то время посидели в тишине.

– Так что же привело тебя в Орден святого Джадранко?

Его тон смягчился, и он стал больше похож на монаха, а не на властителя. В стенах монастыря превыше него был только Император… и Правосудие Императора. Однако наша стычка с Вальдемаром Вестенхольцем показала, что даже у их, казалось бы, безграничной власти все же были свои пределы.

Я рассказала обенпатре легенду, которую мы придумали с Вонвальтом: что полученные мною в последние дни службы раны, как физические, так и духовные, стали последней каплей после месяцев сомнений. Отъезд Вонвальта на юг подарил мне удобную возможность сбежать. Обенпатре кивал и сочувственно хмурился, пока я пересказывала ему мою историю, и даже осмотрел мой раненый обритый висок. Но больше всего его заинтересовал рассказ о разговоре с мертвецом. Он не смог скрыть алчный блеск в своих глазах, когда я упомянула о нем.

– Расскажи мне побольше об этой магии, – сказал он. – Я, конечно же, слышал о ней почти все, от народных преданий до официальных докладов, однако сам никогда не видел, чтобы ее применяли. Ты знала, что однажды эта сила была священной, а не мирской?

Казалось, он задал невинный вопрос, как ученый человек, просто интересующийся этой темой. Но, как и многие неманцы, он был хорошо знаком с историей того, как власть перешла от религиозных сил к силам закона – и этот переход все еще не давал ему покоя, хотя и произошел полдюжины поколений назад.

– Я знаю о ней немного, – сказала я. Это было ложью лишь отчасти. Вонвальт рассказывал мне об истории способностей Ордена магистратов, но они казались мне такими же скучными, как и многие другие его лекции, и я мало что запомнила. То, что мне предстояло выслушать их еще раз, явно было местью свыше.

– Тебе, конечно же, лучше других известно, как сованцы гордятся своей системой общего права.

Я кивнула.

– Ты знала, что из двух голов Аутуна одна символизирует каноническое право, а вторая – общее?

– Конечно, – сказала я. Это знали даже трехлетние дети.

– Когда-то с мертвыми разговаривали только жрецы храма. Этот ритуал проводили лишь самые благочестивые и ученые священнослужители. Ритуалы были замысловатыми и продолжительными. Те, кто их исполнял, желали познать тайны загробной жизни, чтобы лучше служить и проповедовать массам. Они относились к этому делу… с глубочайшей почтительностью.

– Вы считаете, что теперь их проводят непочтительно?

Обенпатре фыркнул, мгновенно оскорбившись.

– Эти так называемые Правосудия. Они шатаются по провинциям и призывают духи усопших так, словно это какая-то игра. Им даже не хватает мастерства сделать это правильно. Чаще всего они получают лишь какую-то бессмыслицу.

На этих словах я слегка напряглась. Я подумала о том, с какой неохотой Вонвальт прибегал к некромантии; каким затравленным и изможденным он выглядел на протяжении нескольких дней после сеансов; скольких сил и страха ему стоило каждое применение этой силы. Сказать, что он применял ее бездумно, означало отойти от истины настолько далеко, насколько возможно. Что же касалось умения – действительно, в словах Грейвса не было почти никакого смысла. Но неужели служители и служительницы Церкви справились бы с призывом лучше?

– Это жуткое зрелище, – тихо сказала я.

Обенпатре повернулся ко мне, словно уже забыл, что я здесь.