Правые и левые. История и судьба

Сходный сценарий повторяется, по всей видимости, в начале работы Конвента, вследствие той же несбалансированности. На сей раз левые Законодательного собрания, отрезанные от своего «левого края», превращаются в «правую сторону». В течение нескольких месяцев между двумя частями Собрания нередко вспыхивают конфликты. После государственного переворота 2 июня 1793 года и ареста жирондистов возникает совершенно новая ситуация: правые исчезают. «Поскольку вожди Горы считались самыми ревностными республиканцами, – вспоминает Тибодо, – все прихлынули к ним, а правая сторона, с тех пор как из нее изъяли жирондистов, опустела; те, кто прежде были за нее, теперь, из честности или из робости не желая сделаться монтаньярами, укрылись в брюхе, где всегда охотно привечали людей, искавших спасения в его снисходительности или в его ничтожности»19. Освободившееся после этого место предназначается исключительно «посланцам народа»: один из монтаньяров предлагает 12 августа «предоставить правую часть залы в распоряжение депутатов первичных собраний; они ее очистят, и тогда в дебатах будет принимать участие только левая сторона»20. Термидор восстановит равновесие. Более того, в этот момент, когда будущее станет неопределенным, разделение собрания на партии приобретет особенно большое значение. Это станет еще более очевидным во время кризиса жерминаля и прериаля года III, который, впрочем, закончится выведением из игры самых видных представителей «левого края». По традиции, восходящей по крайней мере к первым заседаниям Конвента, разделение депутатов сопровождается соответствующим разделением публики на трибунах. Так, 12 жерминаля петиционеры, заполонившие залу собрания, «направляются под рукоплескания депутатов и трибун к левому краю»21.

Тем более примечательно, что, несмотря на эту поляризацию, обозначающие ее слова по-прежнему не порождают эффекта идентификации. «Правая сторона» и «левая сторона» соответствуют вполне установившейся практике, но не служат политикам для определения собственной позиции. Дело в том, что даже внутри парламента, где оппозиция давно уже стала привычным явлением, она считается не столько неизбежным выражением глубинных тенденций, сколько патологическим плодом гибельных распрей, каких в здоровой организации быть не должно. Поэтому последним словом Конвента по этому вопросу станет запрещение оппозиции. Конституция года III будет дополнена регламентом работы будущих собраний, специально предназначенным для «роспуска групп и партий, которые принимают заседания Законодательного собрания за поле битвы, где сталкиваются несколько армий, и ожесточенно бьются за победу»22. 14 сентября 1795 года Ларевельер-Лепо пространно рассуждает о «чрезвычайно тяжелых последствиях» ситуации, при которой депутаты вынуждены высказывать не собственное мнение, а то, «какое, по мнению публики и других членов собрания, им следовало бы высказывать в соответствии с тем местом, какое они занимают»23. По этой причине он предлагает, чтобы места каждый месяц определялись по жребию и каждый депутат занимал место в соответствии с выпавшим ему номером. Благодаря этой частой ротации, объясняет он, депутаты лучше узнают друг друга, оставаясь при этом более свободны от влияний, а следовательно, мнения сделаются более индивидуальны, а оттого «легче сольются в мнение истинно всеобщее»24.

Из чего следует, что если Французская революция в самом деле обогатила политический язык понятиями «правые» и «левые», то нехотя и невольно. Правда, в тот момент раздались несколько неожиданных голосов, которые сделали из происшедшего другой вывод и убедились в неизбежности деления на партии. Сьейес, например, дошел до того, что 20 июля 1795 года признал «существование двух партий, похожих частично или полностью на те, которые известны под именами партий министерской и оппозиционной и которые неотрывны от любой представительной системы. Скажем правду, они встречаются повсюду, независимо от формы правления»25. Напрасный труд. Верх берет в этот финальный период Термидора практическое освящение фундаментальной философии единства, насаждению которого сам Сьейес в свое время как раз и способствовал. Следовательно, недостаточно сказать, что Революция создала наши привычные категории для обозначения двух партий, необходимо добавить, что она с неменьшим усердием старалась их уничтожить. В этом случае вернее говорить не о рождении, а о фальстарте.

2. Реставрация: зарождение французской парламентской традиции