Праздничная гора

Освободившись от романа, автор резво шагал по вывороченным и пустынным улицам и думал о том, как редактор, а затем и все дагестанцы отреагируют на его подарок. Повествование было задумано еще в те годы, когда Махмуд Тагирович исписывал студенческими похождениями фабричные тетради с госценами на картонных обложках. Тогда его потуги прервала тонкая и злоречивая мачеха.

– Ха-ха, Махмуд, да не хочешь ли ты стать поэтом, как твой отец? Сейчас не те времена! Пиши не пиши, а машину не получишь. И без тебя много желающих, – пропела она Махмуду, наткнувшись на сумбурные писания.

– Это же не стихи, это же о нашем родном крае, – промямлил Махмуд, соображая, при чем здесь машина.

Но вредное семя было брошено. Махмуд Тагирович отбросил свои труды и, не зная, чем себя занять, снова переключился на водку. А мачеха то и дело шептала зарывшемуся в газеты мужу:

– Твой Махмуд совсем пропадет, он же не знает жизни! Живет на всем готовом, со скуки возомнил себя писателем…

Но Махмуд Тагирович уже забыл о своей задумке прославить родимую землю и все сильней и сильней заражался перестроечной бациллой. Он постепенно утрачивал веру в светлое завтра и аккуратно вырывал из дневников страницы, содержащие прославление партии и наивные лозунги.

Вместо пылкого желания служить человечеству у Махмуда Тагировича возникла новая цель: перестроить страну. Он дотошно конспектировал все главные публицистические статьи из всесоюзных и республиканских газет и журналов. А потом, проведя бессонную ночь над очередными разлинованными страницами, отправлял в редакции письма, полные восклицательных и вопросительных знаков. Он все ждал, когда же зловонный капиталистический душок искоренится из советского быта и гуще зацветут цветы справедливости.

Ранняя женитьба на дочери директора консервного завода и рождение сына вновь возбудили его сочинительский пыл. Он почувствовал себя главой семьи, великим кормчим, и снова взялся за роман. На этот раз это была не простая реконструкция старого досоветского быта, а семейная сага со многими десятками действующих лиц, чьи имена, черты и поступки ускользали от Махмуда Тагировича, как ящерицы. Вводя какого-нибудь персонажа, он принимался за весь его род и, сам того не желая, перескакивал на братьев, сестер, кузин и кузенов, а там уж рукой подать до троюродных, четвероюродных и пятиюродных. Все оказывались связаны одной пуповиной, и рукопись пухла месяц от месяца.

Меж тем время было неясное. Одряхлевший отец нервничал и жаловался на пугающую «гласность», мачеха и жена Фарида наперегонки охотились за импортом, единокровный брат, еще подросток, бегал на какие-то рок-квартирники, где собирались мажоры, интеллектуалы и пьяницы, а в крапинках зеленки сын рыдал и пачкал пеленки.

Наконец настал миг, когда цены были отпущены, улицы наводнены спекулянтами, а счета на всех сберегательных книжках обнулены. Потеряв накопленное за министерские и пенсионные годы богатство, отец Махмуда Тагировича скончался от инсульта. Мачеха собрала все эбонитовые мундштуки, драгоценные дагестанские кинжалы с рукоятками из слоновой кости, кубачинские пистолеты с золотыми насечками, серебряные подносы и сервизы, инкрустированные золотом унцукульские деревянные трости и трубки, табасаранские ворсовые ковры и балхарские глиняные кувшины – словом, все, что приносили ее мужу благодарные подчиненные, – и быстро продала сокровища заезжему американцу. На вырученные деньги купила сыну отдельный дом с большим огородом.

Сын ее, окончив экономический факультет, с головой нырнул в стихию свободного рынка. Он бегал с пучками банкнот и ваучеров, агитировал, хрипел, скупал, продавал, наступал кому-то на пятки, уезжал надолго в Москву, скрывался от преследователей в своем огороде и беспорядочно наживался.

Махмуд Тагирович, уже тогда преподававший дагестанскую историю в одном из вузов, ринулся вслед за братом. Он учреждал открытые акционерные общества, записывал туда фиктивно всю свою родню, заключал какие-то сделки, громогласно мечтал вслух и неизменно прогорал. Фарида душила его упреками: ведь подумать только, ее муж опять остался ни с чем, а у брата его, говорят, вся кладовая в «зелени».

Да и брат самой Фариды не преминул нанести ей удар. Приватизировал доставшийся от отца консервный завод и стал его главным владельцем, столкнув Фариду в пучину чернейшей зависти.

В общем, мир трещал по швам, чужое богатство день ото дня умножалось, а Махмуд Тагирович, оставаясь во всех своих начинаниях в дураках, только и делал, что копошился со своим романом. А после того как он попробовал учредить дагестанское историко-исследовательское общество и не сумел оплатить аренду помещения, неизвестные в масках зимним вечером потрясли его за полноватые плечи, дали багром по темени, засунули в строительную трубу и удалились.