Праздничный коридор. Книга 2

– Я надеюсь, что Людмилу каким-то вихрем просто развернуло в другую сторону. Не может такого быть, чтобы три умнейших человека, я имею в виду тебя, Сашу и Колю, не смогли за продолжительный период времени общения понять двуликость ее натуры. Простая ревность, несбывшиеся надежды на комфортную жизнь рядом с сильным человеком, вполне могли стать причиной ее, мягко говоря, странного поведения. Не забывай, Зосенька, что Людмила, возможно, погибла от своей собственной неосторожности и злости. А про мертвых – или хорошо, или – ничего. Поэтому давай о Людмиле – ничего. Коля за эти три дня похудел килограммов на десять. Он ни одного разу не присел и не прилег – мечется по кабинету. Говорит, что здоровье Олюшки легло тяжелым камнем на его совесть. Я пытаюсь его убедить, что внучка спит, спокойно и крепко, но у него свое видение произошедшего. Может, ты должна с ним поговорить и успокоить?

– Я думаю, что никакие разговоры и уговоры папе не помогут. Олюшка проснется, и все успокоятся. Саша сидит возле ее кроватки, она должна почувствовать его присутствие и проснуться. Иначе и быть не может. Между ними какая-то космическая связь. Саша внутренним слухом слышит, когда она чихнула или закашлялась. Я его стараюсь не обременять домашними делами – хватает ему рабочих неурядиц с банком. Он сумел спасти наши резервные фонды и основные средства с корсчета, когда прогремел дефолт. Работал в те дни сутками.

– Неужели совсем без потерь? – удивилась Дарья Никаноровна, – многие мои друзья разорены. А про свои деньги я и думать забыла.

– Есть, конечно, потери и у нас, но Саша говорит, что совсем незначительные. Кстати, и Ваши деньги у него в целости и сохранности. Он и сейчас сутками не выходит из банка, все что-то реорганизовывает и совершенствует. А тут бы еще и я со своими домашними делами. Он, вообще-то, еще в прошлом году мечтал передать банк в управление контрактному топ-менеджеру, и вернуться в Горевск, но все дела не отпускают. Его главная притягательная сила – Олюшка подрастает, и он страшно переживает, что она повзрослеет вне его присутствия в ее жизни. Я ему целые сутки ничего об Олюшке не говорила, но он сам все понял и приказал немедленно все ему рассказать. Когда он услышал от меня историю с кислотой, то в трубке наступила жуткая тишина. Он молчал, и о чем-то все думал. Я, рассказывая ему о дочери, уже дрожала от страха за ее здоровье, а тут гробовое молчание со стороны мужа. Вы представляете мое состояние? Думаю, все, это конец моей счастливой жизни – не уберегла дочь, и муж меня бросит. Но он начал меня успокаивать, а вечером и сам вместе с профессором прилетел. Саша обязательно уговорит Олюшку проснуться. Все будет хорошо.

Сейчас все сидели в гостиной, и не могли отвести глаза от маленькой девочки, которая старательно помогала няне Ане накрыть на стол.

Олюшка принесла очередную тарелку и хотела поставить ее возле Николая Петровича, но никак не могла через его стул дотянуться до стола. Тогда он протянул к ней забинтованную руку и хотел взять тарелку. Олюшка положила тарелочку ему на колени, а забинтованную руку потянула к себе, принялась поглаживать через бинты рану и что-то шептать. Взрослые замерли – девочка творила некое таинственное действо, это было понятно по ее напряженному лицу и шевелящимся губам.

Николай Петрович побледнел, как потом объяснил – от пронизывающей боли, на лбу выступили капельки пота. Но он тоже молчал, и его рука покорно лежала в детских ручках – не пристало офицеру скрипеть зубами от боли, так недолго и малышку напугать. Бинты начали намокать от крови, а боль – уходить.

Олюшке стала неинтересна его рука. Она показала няне испачканные кровью пальчики и вместе с ней отправилась мыть руки, а когда вернулась в гостиную, то снова занялась своими тарелками.

Зося тем временем принесла свежие бинты и мази и решила поменять повязку на руке Николая Петровича. Вдвоем с Дарьей Никаноровной они сняли тяжелые окровавленные бинты и обнаружили на месте былой, гноящейся раны розовое пятно с тонкой, нежной, кожей.

– Ничего не понимаю, – сказал ошеломленный Николай Петрович, – меня от прикосновения рук девочки пронизала такая страшная боль, будто током ударило. Боялся, что сознание потеряю. И вот, надо же – рана затянулась. Такое я впервые вижу. Ольга Александровна, да ты у нас настоящая целительница. Посмотрите, что малышка сделала с моей рукой.

Николай Петрович поднял вверх свою руку с незаметным пятном возле большого пальца. Зося внимательно рассмотрела место его бывшей раны и позвала дочь:

– Олюшка, что ты во сне видела?

– Гуляла по реке, а потом по лесу.

– А в избушке на краю леса ты была?

– Да была. Там меня бабушка встретила. Мы с ней одну злую тетю лечили. Бабушка велела ей быть всегда хорошей. А-то мы ей больше никогда помогать не будем.

– Ты молодец, доченька. Только в следующий раз, когда в лес соберешься, позови меня с собой. Хорошо? Я тоже хочу у бабушки поучиться, как раны залечивать. Это ведь она тебя научила?