Праздник лишних орлов

– У меня в армии корешок был, – прервал его Снайпер, – по фамилии Всякий. Как кто-нибудь икать начнет, он тут как тут. Всем воду давал. Чтоб на меня, говорил, не переходила. Хороший парень, смешной такой.

Второй глотнул пахнущую металлом воду и задержал дыхание. Полегчало. Он понял и оценил ход Снайпера. Хочешь поддержать себя – поддержи товарища. Много ли надо, чтоб поднять настроение? Пара нужных слов.

* * *

До самого вечера егеря медленно ездили вдоль полей и удивлялись огромным стаям. Гуси почти не боялись и просто уходили вразвалочку от ползущей по дороге машины. Было безветренно и солнечно. Снег на полях весь растаял, и небольшие черные куски пашни парили. По ним тоже бродили гуси и копались в теплой земле костяными клювами.

– Как на птичнике! – слегка опешил Первый.

– А раз пальнуть – больше не подпустят, – добавил Второй. – Гусятина вкусная, только варить долго.

Когда стало темнеть, они остановились у кромки леса, разожгли костерок и сели послушать. Пасущихся гусей не было слышно, зато где-то на болоте трубили журавли, в перелеске человеческим голосом стонала сова и немного подлаивала по-собачьи, коротко вскрикивали чибисы, и блеяли пикирующие бекасы. Эти звуки только оттеняли спустившуюся тишь. Наконец в вечернем небе послышались гортанные переклики, потом свист крыльев налетающей стаи, и неровный гусиный клин возник из-за межи, поросшей ольхой. Пронесся над холмом, у подножия которого тлел костер, и исчез в полумраке за вершинами леса.

– Небо ясное – высоко летят, – довольно сказал первый.

– Да, из простого ружья не достанешь, – поддержал Второй.

Новые стаи появлялись далеко и близко, справа и слева, и большую тишину на множество частей раскололи ружейные залпы. Егеря молча слушали и смотрели вверх. Птицы все летели и летели, ружья гремели, иногда разбивая гусиные шеренги, но строй снова выравнивался и смыкался почти без потерь.

– Мало сшибли, я всего троих насчитал, – подвел итог Первый.

– Как ты их только видишь? – привычно удивился Второй.

– У меня же обострение, хоть я цвета и путаю. Я их как в прибор ночного видения наблюдаю, пока совсем не стемнеет.

– Поехали, посмотрим, кто такие и откуда стреляют, – предложил Второй, когда канонада начала утихать, – чтоб сильно не наглели.

– Я вот раньше не понимал, почему наемников во всех армиях называют дикими гусями, – сев в машину, заговорил Первый, – а теперь вижу. Что у тех, что у других вся жизнь – сплошная война. Марш-броски, перегруппировки под обстрелом. Всегда с разведкой, всегда с дозорами. Даже на отдыхе. Вот жизнь бекова! Регулярные части отвоевали – и в тыл, на зимние квартиры, а у гусей какой тыл? Я слыхал, их даже на севере бьют, и на гнездах, и когда линяют, летать не могут.

Охотники, как и положено, стояли вдоль кромки леса. Они оказались хоть и азартные, но солидные и с пониманием. К тому же сбили мало, а настрелялись вдоволь. Когда стемнело, егеря уехали ночевать.

* * *

В Город поехали спустя несколько дней, и опять ночью. Не включая фары, с одними только габаритными огнями бесконечная колонна прошла по израненной деревне. Дело в том, что несколько дней назад во время разведки на околице солдат обстреляли и им пришлось с потерями отступить. Тогда командир бригады приказал выкатить пушки на прямую наводку, и целых домов в деревне не осталось. Белые вспышки разрывов погасли в серой пыли и черном дыму. Прячась в нем и отстреливая тепловые ловушки, над развалинами туда и обратно низко пролетела пара «крокодилов». Но больше никто не стрелял. Людей не было. Только на дороге осталось лежать несколько коровьих туш грязно-рыжего цвета. Стадо не смогло уйти или спрятаться в подвалах, как люди.

На вершине балки, огромного холма, за которым начинался Город, пылало несколько мощных газовых факелов – остатков нефтяных скважин. Вершина была пуста. А у подножия балки, в ночи, пронизанной мутным светом фар и наполненной дымом дизелей, сотни людей разгружали и вскрывали ящики с боеприпасами, вешали на плечи «Мухи» и «Шмели», набивали карманы ранцев новенькими гранатами и рвали на полосы белые простыни. Эти белые полосы на рукавах должны будут обозначать в Городе своих. Снайпер со Вторым одновременно и молча повязали их друг другу на рукава, стараясь, чтобы полосы получились как можно шире и заметнее. Никто не разговаривал, и, кроме злого рычания моторов, влажная ночь и жирная грязная земля не разносили других звуков. После того как потные и испачканные люди выгрузили из кузова в глину последнюю тонну темных ящиков, полосы на рукавах скатались в веревки и потемнели. Второй поглядел на Снайпера, так же, как тот, уселся на ящик и закурил. Опорожненные «Уралы» отползали в свой строй и там затихали, погасив фары.