Кощей с пленным остались в арыке, а Ящер с Командиром поползли к дому. Чуть только воздух стал светлеть, тишина сгустилась. Деревня молча смотрела на Ящера темными глазницами окон. Вопреки опасениям Командира, взрыв прозвучал глухо. Ящер пригнулся до самого порога и, стараясь ни о чем не думать, первым нырнул в сочащийся дымом и пылью дверной проем. Командир за ним. Остальные парами рассыпались по комнатам, прячась за углы и косяки. В дальней комнате, кисло пахнущей сонными людьми, на корточках сидели четверо. Они не успели ни одеться, ни даже схватить стоящее у стены оружие и поэтому смотрели в пол, сцепив руки за головой.
– Кто эмир? – тихо спросил Командир.
Пленные, сжавшись, молчали.
– Ладно, некогда сейчас. Пакуем их и уходим.
Пленных прикладами свалили на пол, замотали рубахами головы, связали руки и вытащили из дома.
– Бегом марш! – приказал Командир и на ходу добавил: – Кощея не забудьте.
Быстро светало, тропа была уже видна, и пленных волокли бегом. Не видя дороги, те спотыкались, вздрагивали, но, удерживаемые от падения, молчали и судорожно переставляли босые ноги. Кощей бежал рядом со своим пленным и все еще сжимал в руке нож. Оставшаяся позади деревня ошарашенно молчала. После долгого изнурительного бега головной дозор услыхал мотор и вывел всех к подводе. Ящер с арьергардом прибежал последним:
– Командир, надо шевелиться: деревня проснулась.
– По местам! – велел Командир, и пленных закинули в кузов.
Через полчаса Кощей сидел рядом с Ящером у костра и смотрел вниз по склону на далекую, словно игрушечную деревню. Он изнемогал от счастья, какой-то дикой, животной радости и ощущения полноты жизни. Ему хотелось кричать и смеяться, и он, едва сдерживаясь, улыбался, поглядывая на жующего Ящера. Солнце согревало горы, воздух был таким легким и прозрачным, что отчетливо видны были даже самые дальние вершины.
– Командир велел всем спать, – сказал Ящер. – Ты что не ложишься?
– Не могу я сейчас спать, – наконец не выдержал Кощей и тихо засмеялся. – Прет меня, распирает! Что это со мной, товарищ сержант?
– А-а… Это адреналин. Скоро вообще без него не сможешь. Я, например, перед выходом есть не могу, а потом ем все подряд, что попало. Слушай, Кощей, ты ведь только прибыл, у тебя, случайно, заначки никакой нет?
– Есть, маленькая фляжка с коньяком.
– О, молоток, не зря Командир говорит, что ты способный! Давай-ка ее сюда, отметим твой первый выход.
Кощей достал фляжку и протянул ее Ящеру. Тот открутил крышку и сделал большой глоток.
– Чтоб быстрее уснуть, – объяснил он, передавая фляжку Кощею, – а то неохота слушать, как он пленных пытать будет. Всех в зиндан скидал, как скорпионов в банку.
– Хорошо все-таки, что пленный этот все сделал как надо. И вел себя тихо, и дом показал. А то не знаю, как бы я…
– Да, это точно… Кощей, как думаешь, ты бы не запарился, выполнил бы приказ Командира? Ну, чтобы без звука?
Кощей насупился:
– Не знаю…. Все-таки, наверное, да.
Ящер медленно кивнул.
– Товарищ сержант, а почему Командир вас спросил, не затупился ли ваш нож с прошлого раза? Я случайно услышал… Он же вроде бы вон как вам доверяет.
Ящер помолчал, глядя в огонь, и ответил:
– Шутки у него такие. В прошлый раз я пленного тащил, а тот вывел нас на засаду и попытался закричать. Не успел…
Такие и не такие
Сашке – пять лет, а его брату Вовке – четыре. Они погодки. Их перевели в другой садик: Сашку – в старшую группу, а Вовку – в среднюю. Кругом незнакомые дети. Видятся братья только на прогулке. Среднюю группу уводят с прогулки раньше, они стоят возле дверей садика, Вовка тихонько плачет, а Сашка, закусив губу, гладит его по голове. Когда еще они увидятся? До вечера целая жизнь.
Сашке семь лет, а Вовке – шесть. Им предстоит боксерский поединок. Отец надевает им на руки толстые меховые рукавицы – шубники, показывает правильную стойку и объясняет правила. Не поворачиваться к противнику спиной, не бить в затылок и по ушам, не бить ниже пояса. Пинаться тоже нельзя. Как это – ударить человека по лицу, да еще родного брата, которого, несмотря на мелкие ссоры, все равно очень любишь? А вдруг получишь сдачи? Как это? Они не представляют.
«Бокс!» Размахивание руками с одной только мыслью – не получить, а нанести удар. Улыбки сходят с их лиц, уступая место напряженной серьезности. Глаза прищурены, губы сжаты, дыхание резкое, шипящее, через нос. Все, как научил отец. От размашистого встречного удара Сашкина голова дернулась, нос моментально наполнился болью, слезы и кровь брызнули одновременно. «Стоп!» Сырым холодным полотенцем отец уменьшает Сашкино горе. Сашка, конечно, ревет, но злится почему-то не на брата, а на себя. А испуганный Вовка гладит его по голове толстой меховой рукавицей, которой только что разбил ему нос и первые детские иллюзии.