Праздник лишних орлов

Сане шестнадцать, он в девятом классе, Вовка в восьмом. Наступила пора первых дискотек. Слово ультрамодное, его стеснялись, а дискотеки называли танцами. По субботам, вечером, они ходят в поселковый Дом культуры. Девушки мелкими стайками держатся вдоль стен темного, освещаемого лишь вспышками цветомузыки зала. Парни кучкуются компаниями побольше. В воздухе пульсирующий ритм музыки, напряжение, глаза возбужденные, среди присутствующих – показная веселость. Молодежь в зависимости от возраста с разной частотой выходит курить на крыльцо и в палисадник. Между «пионерскими» и «поселковыми» шаткое перемирие – до первого инцидента.

Зал начинает шевелиться и гудеть более оживленно, в нем появились новые, незнакомые лица. Это студенты из питерского стройотряда, их человек шесть, не больше. Как они рискнули прийти на деревенские танцы? Местные девчонки с интересом смотрят на высоких и симпатичных городских ребят. Через минуту по залу проносится гул: «Ленинградских бьют!»; все, и девушки, и парни, устремляются к выходу. На улице, сгрудившись, спина к спине стоят все шестеро стройотрядовцев, окруженные толпой местных. Драка вот-вот вспыхнет, все ждут только искры.

– Пацаны, чё мы, толпой их бить будем, что ли? – глупо удивился Саня. – Пусть, кому надо, вызывает один на один.

– Самый умный, что ли? – слышен из толпы незнакомый голос. – Тогда вызывай первым!

– Да мне-то они ничего не сделали.

– Ну и не вякай тогда!

Но сомнение уже посеяно. Многие «пионерские», да и «поселковые» помладше уже откалываются от толпы. Некоторые возвращаются в зал.

Под конец танцев к Сане подошли двое «поселковых». Один старше на год, другой на два.

– Пойдем выйдем. Поговорить надо.

Саня оглянулся на своих. Рядом только Кабан. Саня слегка кивнул ему и с колотящимся в горле сердцем вышел в палисадник.

– Те чё, больше всех надо? – начал один без предисловий. Оба они выбросили окурки, выдохнули дым и казались очень взрослыми.

– Да нет, просто… Чё их бить-то толпой?

– Ты, я вижу, самый умный тут, да?

– Да нет, не самый…

– А х… тогда лезешь не в свое дело?

Разговор начинал двигаться по кругу, и Саня почувствовал, что сейчас его ударят. Он отступил на шаг, и кулак пролетел мимо, едва не задев носа.

– Ты понял, чё те говорят? – Нападавший слегка смутился от промаха и сделал шаг вперед.

Саня еще раз отступил, не отвечая, и снова увернулся от удара уже другого кулака. Страх уступал место ярости.

– Ты чё, не понял? – совсем опешил противник.

Вместо шага назад Саня нырнул под третий удар и хлестнул навстречу правой, попав врагу в левый глаз. Тот согнулся пополам и обхватил лицо руками, а его товарищ, рыжий, прошипел: «Ш-ш-што-о?» – и наклонился, чтобы поднять с земли штакетину. В это время Кабан, разбежавшись, подпрыгнул и ударил его ногой в спину. Рыжий не устоял и свалился, а Кабан дважды пнул его по голове, как по футбольному мячу. Вставать на ноги тому не захотелось.

Кабан нерешительно спросил у Сани:

– Чё, пошли, что ли?

Саня кивнул:

– Вот суки! Не могут по-честному.

В понедельник его подловили после уроков вчетвером. Так получилось, что даже удрать он не успевал. Среди врагов трое были старше и только один из параллельного класса. Рыжий с товарищем были с синяками.

– Давай-ка поговорим, – начал самый старший таким спокойным тоном, что обманул Санину бдительность, и сразу ударил его в глаз.

В голове вспыхнула яркая бело-синяя лампочка, но тут же потускнела, приглушенная другими ударами, посыпавшимися со всех сторон. Сане удалось отмахнуться только один раз, и он попал, после чего удары стали еще злее и ожесточеннее. Его свалили с ног, и конца экзекуции он уже не видел, потому что закрывал голову руками и лежал в позе эмбриона. Все!

Плакать было больно, да и бессмысленно. Кровь капала из ноздрей разбитого носа и сочилась сквозь зубы в рот из вздувшихся губ. Глаза заплыли и не открывались. Не сгибались также два пальца на левой руке. Они быстро опухали и начинали синеть. Саня почти на ощупь нашел колонку и долго, осторожно пытался отмыть лицо и одежду, вздрагивая от боли. Как идти домой?

Когда пришел Вовка, Саня лежал на диване с мокрым полотенцем на круглом луноподобном лице и молчал. Голова гудела, тело ныло, думать и двигаться было тяжело.

– Кто? – спросил Вовка, побледнел и набычился.

Саня молчал.

– Ладно, не говори, я сам узнаю. Давай, я пошел. – Вовка ушел на улицу, переодевшись в старые брюки и куртку.

– К врачу надо ехать, – сказал отец, не глядя на Саню.

– Завтра…

Вовка пришел ближе к вечеру. За окном уже темнело, но Саня лежал, не зажигая света.

– Рыжего я рубанул. Визжал, как поросенок. – Вовка плотоядно улыбнулся. – Корешок его уехал в город, в хобзайку[13]. Ничего, поймаем его на выходных.

И он, попив воды и схватив что-то из холодильника, снова ушел. Саня почувствовал, что его раны стали зудеть по-другому, словно заживая на глазах. Поздно вечером Вовка вернулся слегка потрепанный, со сбитыми кулаками.